Пчелы, виноград и Достоевский
Монастырь — это маленький рай, в котором человек, животные, растения и даже камни вспоминают о том, что забыл Адам. Пятогорская Богородицкая женская обитель в деревне Курковицы — тоже Эдем, только немного запущенный.
Раздел: Служение
ОСТАНОВКА В ПУСТЫНЕ
Монахиня ходит в черном и бесформенном, так что на поверхности тканых волн видны лишь лицо и руки, потому что именно лицо и руки в монахине главное. Руки, по святому Максиму Исповеднику, — это практическое делание, лицо — делание созерцательное. Труд и молитва — вот и всё монашество. Единственные насельницы Пятогорской обители монахини Феофания (Сметанина) и Иоанна (Борисова) собою разделение теории и практики, как евангельские Марфа и Мария, не олицетворяют. Они и трудятся, и молятся вместе, хотя и очень непохожи.
Мать Феофания больше любит молчать, но если говорит, то ярко, точно и с мягкой присмешкой. Она как будто все время добро подтрунивает над собой, над местными жителями, над деревенской действительностью. Мать Иоанна к разговорам склонна и того меньше, на ней — мелкие подробности хозяйства, она трогательно серьезна, но вовсе не строга, ее легко рассмешить, при том, что, как она сама считает, монаху смеяться нехорошо.
Мать Феофанию постригли полтора года назад и тут же назначили старшей монахиней, а мать Иоанну — монахиню с восьмилетним стажем — поставили помощницей. Но это справедливо: у матушки Феофании был солидный управленческий опыт. В 2002 году она — тогда еще Ольга Сметанина — в соседней деревне Губино основала православный реабилитационный центр «Приют» для наркозависимых. Здесь была пасека, животноводческая ферма, плантация для различных растений — все условия для трудотерапии. Потом приют закрыли: закончилась аренда, а все письма к церковным и светским руководителям оказались тщетными. Что делать? Ольга Брониславовна взяла и переехала шесть лет назад в пустующий корпус Пятогорского Богородицкого женского монастыря.
В этом корпусе когда-то размещалась контора совхоза, потом жили самоселы-бродяги, потом не было ничего: вместо окон — тряпки, вместо отопления — газеты в щелях, много-много крыс. За главным корпусом — дикое пространство, заросшее кустарником, травой, молодыми деревьями. Чуть правее — одичавший яблоневый сад, чуть левее — то, что когда-то было парком. Окраины монастырской земли заняты местными жителями, застроены сараями. Нет электричества, нет канализации, и — никаких прав и документов на строения и земли.
ЗА СТЕНОЙ
Деревня Курковицы облепила уголок в меру разбитого шоссе. Она вывернута внутрь деревянными и кирпичными домиками, сараями и будками, наружу — магазинами, автобусными остановками и длинной-длинной краснокирпичной оградой обители. Народ здесь живет сельским хозяйством или ездит на заработки в город. Летом много дачников, круглый год много пьяниц, которые поначалу облюбовали пустырь за главным корпусом монастыря, — это у них называлось «за стеной».
Нелегко было местным жителям привыкнуть к мысли, что на месте привычной помойки зарождается что-то совсем незнакомое, совсем иная жизнь. Но когда с пустыря был снят 70-сантиметровый «культурный слой» всякого хлама, когда во дворе выросли грядки и дорожки, когда парк был расчищен и огорожен сеткой-рабицей, когда главный корпус приобрел более или менее жилой вид, неприязнь сменилась осторожным любопытством, а затем и деятельным участием.
Монахиня Феофания выполняет административные функции, а на монахиню Иоанну ложится большая часть хозяйственных хлопот
Конечно, классических трудников — тех, что получают дневное пропитание и находятся в послушании у настоятельницы, в обители нет. Но в последнее время всё же подтягиваются молодые помощники из местных. Потому что видят: всё не так, как обычно на сельских приходах, где священник служит раз в неделю, а в остальное время храм закрыт. Здесь, в Курковицах, Церковь всегда рядом, монастырь живет всё заметнее, его облик меняется. И тем, кому не верилось в перемены, теперь верится.
ГОСПОДЬ КАК ПРОРАБ
— Мы начали реконструкцию внутренних помещений корпуса прошлым летом, не имея ни средств, ни знаний, ни возможностей, — рассказывает матушка Феофания. — Начали с маленького коридорчика — получилось. Потом попробовали залатать стену в трапезной, отковырнули штукатурку, а стенка внутри оказалась совершенно гнилой — полностью менять надо! Меня спрашивают: «Ну что, будем ломать?», и надеются, что я скажу «нет». А я говорю «да» и думаю про себя: «Зачем? Это же всё на меня ляжет»… Страшно.История Пятогорского Богородицкого женского монастыря
начинается с земельного участка в окрестностях старинной помещичьей мызы «Пятая гора», подаренного в 1893 году купцом Е. Ф. Бабановым Вохоновской Мариинской женской обители. На этом участке был выстроен деревянный корпус с церковью иконы Божией Матери «Утоли моя печали» (сейчас она освящена во имя святого Пантелеимона), деревянный храм Тихвинской иконы Божией Матери, другие строения. В 1899 году монастырь получил самостоятельный статус, славился иконописной мастерской. В 1930 году был закрыт, многие монахини репрессированы. До настоящего времени сохранился главный корпус, водокачка и Тихвинский храм, где совсем недавно находился деревенский клуб. Сейчас монастырь находится в статусе восстанавливающегося, в обоих монастырских храмах приглашенными священниками совершаются богослужения.
Строительная умоперемена случилась во время реконструкции корпусного храма святого Пантелеимона. Его помещение было в советские годы разделено на два этажа: вверху два маленьких окошка, внизу два окошка. Предстояло отодрать штукатурку, сломать перегородки — вернуть храм к первончальному облику. И вот когда советская накипь с храмовых стен была смыта, на место страха пришел веселый интерес: как здесь было до революции? Что из всего это получится? И не так уж важно, что ничего-то ты в фундаментах и стенах пока не понимаешь.
Второй монастырский храм — Тихвинской иконы Божией Матери — в ужасающем состоянии. Внутренности его сохранили обшивку деревенского клуба, росписи XIX века различимы под побелкой только в одном уголке. Прибавим к этому грубые деревянные конструкции, неумело написанные иконы-новоделы… Но монахини с некоторым даже азартом смотрят на остатки от произведения архитектора Синода С. В. Садовникова, предвкушая будущую этого храма красоту.
Главная святыня Пятогорского монастыря икона «Всех скорбящих радость» вернулась в обитель в феврале 2015 г.
Дело не в том, что мать Феофания внезапно заинтересовалась строительным делом. «Как поднимать стену с помощью домкрата? Как штукатурить? Как ломать и класть полы?.. Я люблю узнавать всё новое, но не до такой степени!» — восклицает она. Дело в том, что увлекательнее всего наблюдать, как Бог сходит с догматических небес и становится проектировщиком, прорабом, советником на строительстве.
— Два месяца назад у нас появилось электричество. Знаете, как? Человек тянул провода в какой-то соседний дом и заодно нам на столб провод накинул. Прикрепил и уехал — даже имени его мы не знаем. Мы, конечно, сразу же подключили электричество официально, но тогда восприняли это как чудо. В другой раз я отправилась за щебенкой на завод. Щебенки не нашла, зато познакомилась с человеком, который почти бесплатно помог с ремонтом фундамента. А деньги… Мы же каждый раз, когда нужно за что-то платить, хватаемся за голову: откуда их взять? И каждый раз они откуда-то берутся, хотя у нас нет ни спонсоров, ни плановой помощи, ни богатого прихода. Вот это в строительстве самое интересное — следить за тем, как Господь о тебе заботится, как подсказывает, как выводит туда, куда ты совсем не планировал прийти.
Пятогорский монастырь будет рад любой помощи!
Телефон монахини Феофании: 8 (921) 098-86-47
ПРЕКРАСНОЕ — В ПОДРОБНОСТЯХ
Бывают, конечно, монастыри, где ставка делается на эстетический аскетизм, суровую простоту и отказ от украшательства. Но даже если монахи не ставят перед собой громких задач вроде «построить маленький образ будущего рая», они этот маленький рай все равно строят. Иноки изменяют себя, и потому изменяют окружающее пространство, они делают его «удобным» для подвига, но и прекрасным. Прекрасное — в деталях, которые дают представление не о замысле, а о творческой жизни места, о той духовной работе, которая здесь делается. Возле Тихвинского храма — земляные холмики, надгробия и кресты на месте уничтоженного сестринского кладбища. На деревьях — породнившиеся с ними иконы. Даже в скромной пасеке главное — вовсе не мед и не воск.
— Пчел папа разводил, а я их боюсь, — говорит старшая монахиня. — Матушка Иоанна к ним подходит, воду подливает, поет им что-то — и они с ней дружелюбны. Я же только сунусь — они как поднимутся, как зажужжат! Нет, мне это жужжание только издалека нравится слушать. Сидишь в келье, читаешь, а на солнечной улице «у-у-у-у», от которого не раздражение, а наоборот, покой.
И правда, самый приятный звук — тот, который почти совпадает с тишиной. Именно такую музыку любит матушка Феофания. За это она любит и Достоевского: его произведения, которые кажутся кому-то жуткими и темными, в действительности, светлые и добрые, они похожи на комнаты с мутными стеклами, через которые льется слабый желтый свет, все страсти его романов как бы оттеняют эту духовную светомузыку. На подоконнике в трапезной стоят в пластиковых кадках виноградные саженцы, 21 сорт. И виноград этот тоже не для еды, а для того, чтобы процеживать лучи, перебирающиеся через высокую монастырскую ограду. Всё здесь для того, чтобы красота победила мирской распад.
