Оптимист с трагическим взглядом на жизнь

Исполнительный директор благотворительного фонда «Диакония» Елена Рыдалевская отошла ко Господу 23 декабря после непродолжительной тяжелой болезни на 60-м году жизни. Слишком ранний уход человека, без которого невозможно представить историю становления церковной реабилитации зависимых в Санкт-Петербурге, стал для многих настоящим ударом. На её страничках в социальных сетях продолжают оставлять комментарии люди, которым она помогла.
Раздел: Имена
Оптимист с трагическим взглядом на жизнь
Журнал: № 02 (февраль) 2022Автор: Татьяна Кириллина Опубликовано: 14 февраля 2022

Работа

Сложно представить человека, который, начав хоть что-то узнавать о некоммерческой реабилитации алко- и наркозависимых в Санкт-Петербурге и области, не услышал бы имя Елены Рыдалевской. Она не только стояла у истоков этого движения, но и возглавляла в разное время несколько реабилитационных центров. Много лет отдала благотворительному фонду «Диакония». Елена работала не только с зависимыми, но и с теми, кто занимается реабилитацией, ездила в командировки, участвовала в конференциях, проводила семинары.

Воспоминаниями о Елене Рыдалевской делится иерей Алексий Жигалов — её многолетний друг и сотрудник по благотворительному фонду «Диакония»

— Мы познакомились в 1999 году в храме. Я тогда делал первые шаги к Богу, и во многом благодаря Елене Евгеньевне, или Алёне, как её называли близкие люди, стал тем, кем стал. Я считаю её своей крестной, хотя крестная у меня другая: я крестился в пятнадцать лет, это был юношеский порыв, не очень осознанный шаг. А вот всё, что связано с осознанным воцерковлением, связано также и с Алёной. Мы подружились, я ни с кем и никогда так долго не говорил на самые разные темы. Она для меня, мальчика из обычной советской семьи, была человеком из другого мира: отец у неё был врачом, мама актрисой, она была человеком очень образованным, начитанным.

Прошло несколько лет, я получил образование психолога, и мы стали вместе работать в реабилитационном центре «Мельница» в Мельничном Ручье, которого сейчас уже нет. Потом нам достался «в наследство» другой реабилитационный центр, в селе Пошитни, это даже не Ленинградская область, а Псковская. Мы ездили туда, это было, конечно, далеко: шесть часов в один конец. Однажды, вернувшись оттуда, мы стали мечтать о том, как бы было хорошо, если бы был реабилитационный центр где-нибудь близко, как было в Мельничном Ручье. И вскоре Алёна познакомилась с протоиереем Александром Захаровым, настоятелем храма святых Царственных страстотерпцев в селе Сологубовка. А через некоторое время был организован реабилитационный центр при этом храме, где мы вместе проработали много лет. Сначала я работал в центре как психолог, потом отец Александр спросил, не хочу ли я поступить в семинарию. Я сказал, что подумаю, спрошу у своей семьи. Посоветовался с супругой, с мамой и, конечно, с Алёной. Она сказала, что это, пожалуй, будет даже хорошо. Я поступил — и за один год закончил сразу два курса, а на третьем курсе можно уже рукополагать во диакона. Меня и рукоположили. Так через год после поступления я стал уже диаконом.

Елена Евгеньевна всю жизнь отдала работе с алко- и наркозависимыми. Интерес к этой теме возник у неё параллельно с воцерковлением. Причем у неё не было никакой «личной заинтересованности»: ни в родительской семье, ни в своей она с этой проблемой не сталкивалась. Алёна занималась этими ребятами в ущерб своей семье, своей жизни. Многие деятели трезвеннического движения провозглашают разные утопические лозунги, а Алёна была здравомыслящим человеком, она никогда не мыслила «в планетарном масштабе», а занималась судьбой конкретных людей. У неё непрерывно звонил телефон, и для того, чтобы поговорить с ней, телефон надо было спрятать и выключить звук. Сейчас на её страничках в соцсетях многие из этих ребят делятся воспоминаниями, рассказывают, как она навещала их в больницах, провожала в суд. Мы занимались еще и тем, что брали на поруки ребят, совершивших не очень тяжкие преступления, в основном связанные с наркотиками: им давали условный срок, и они попадали в реабилитационные центры, которые мы курировали.

Конечно, она задумывалась о причинах, которые приводят людей к зависимости. Всегда говорила, что это идет из семьи, причем семья не обязательно должна быть в обычном смысле «неблагополучной», она может быть вполне социализированной и даже состоятельной, но всегда есть внутреннее неблагополучие, нездоровые отношения между членами семьи. Мы задумывали курс семейной реабилитации, чтобы заниматься не только зависимым, но и всей его семьей. Потому что часто бывает: человек вроде излечился в реабилитационном центре, но попадает домой, снова оказывается в нездоровой обстановке — и срывается.

Многие считали, что Алёна по образованию психолог, но у неё психологического образования не было: она окончила институт со специальностью «преподаватель лечебной физкультуры», а потом, когда занялась работой с зависимыми, прошла переподготовку на нарколога. Тем не менее, она проводила психологические консультации, тренинги, и работала очень эффективно. Но главное — люди к ней тянулись; бывало так, что увидев её однажды, встретившись с ней по работе, человек становился её другом на всю жизнь.

Еще один священник, который был тесно связан с Еленой Рыдалевской по работе, — руководитель координационного центра по борьбе с наркоманией и алкоголизмом ОЦБСС протоиерей Максим Плетнёв.

— В 1990-е была такая организация — «Возвращение», один из первых реабилитационных центров в России, — рассказывает он. — С 1998 года я окормлял «Возвращение» как духовник, а Алёна была руководителем реабилитационного центра. К ней всегда можно было обратиться за помощью. Помню, когда меня только назначили руководителем координационного центра помощи зависимым, я связался с ней. Я был третьим священником в храме, у меня не было ни спонсоров, ни сотрудников, ни своего прихода, который мог бы быть базой, — и тут координационный центр! Приходилось создавать всё с нуля. Мы встретились, и я услышал множество добрых советов и слов поддержки.

Отец Максим объясняет, что существует, конечно, общая схема реабилитации, но все программы — авторские, каждый привносит в них что-то свое. И в «Диаконии», в отличие от многих центров, была, низкопороговая программа, то есть там занимались людьми, которые еще не преодолели зависимость от алкоголя, готовы были принять любого страждущего.

Елена Рыдалевская

родилась 15 августа 1962 года. Закончила Первый медицинский институт, впоследствии получив специальность врача-нарколога. В конце 1980-х начала работать в сфере реабилитации наркозависимых, в 1990-х была сотрудником, а с 2000 года — руководителем реабилитационного центра «Мельница» в Мельничном Ручье. С 2004 года — руководитель программы профилактики ВИЧ-инфекции и наркозависимости ассоциации «Христианский межцерковный диаконический совет» (ХМДС). С 2008 года — исполнительный директор БФ «Диакония». Преподавала на обучающих вебинарах по вопросам социального служения, организованных Синодальным отделом по церковной благотворительности и социальному служению. Консультировала реабилитационные центры для наркозависимых, участвовала в разработке церковной методологии реабилитации. Постоянно выступала на радио «Град Петров». Отпевание состоялось 26 декабря в храме святой Анастасии Узорешительницы. Погребена Елена Рыдалевская на Ново-Волковском кладбище.

 

Семья

Елена Рыдалевская была не только трудоголиком, но и семейным человеком и многодетной матерью. О том, как ей удавалось это совмещать, лучше всего знает её семья — муж Андрей Моховиков и дети Мария, Ксения, Евгений и Георгий.

«Как работа сочеталась с семьей? Зависело от того, какой период жизни. Когда у неё были маленькие дети, сидела дома. После того как стала директором „Диаконии“, появилось желание не смешивать личное и рабочее, — говорит Мария. — Мама сделала карьеру в суперконсервативной православной среде, где к руководству женщин относятся с недоверием, но она заработала авторитет».

Андрей Анатольевич дополняет, что Елена сначала не стремилась к руководящей работе: когда её пригласили стать директором одной из благотворительных организаций, она поначалу отказалась, сказав, что тут нужен мужчина. «Мужчину нашли, но он ничего не делал — только ездил в отпуск за границу со своей семьей и играл на компьютере в карты. Алёне это надоело, она его выгнала и сама стала директором».

Мария вспоминает, что долгое время духовником Елены Евгеньевны был архимандрит Мефодий (Кондратьев), ныне епископ Каменский и Камышловский, председатель Синодального координационного совета по противодействию наркомании и алкоголизму: — Отец Мефодий служил в Ивановской епархии, в селе Георгиевском, в маленькой церкви времен Екатерины Второй. Постепенно там возник монастырь и большой реабилитационный центр. Мы ездили туда каждое лето с моих семи, Ксюшиных пяти лет. У нас там был свой дом, к сожалению, сейчас его нет — обрушился от старости, участок продан. В 1990-е годы мы не могли ездить летом куда-нибудь за границу, потому что не было денег. Поэтому ездили только на Волгу, в монастырь. А вот с братьями мама уже ездила в Турцию, в Грузию, много ездили по России: жить стало легче, деньги какие-то появились.

— Мама сама много ездила, она не была только в Австралии и Южной Америке, — рассказывает Евгений. — Это были поездки по работе, когда ООН финансировал проекты по противодействию ВИЧ/СПИДу. Мы с братом тоже ездили в Георгиевское, это дорогое для нас место. Мама сама любила путешествовать, в прошлом году была в Испании, как раз когда началась пандемия, и из-за этого там застряла, но совершенно не переживала — она была склонна к авантюрам. С ней всегда было весело, интересно.

Как объясняет Мария, Елена Евгеньевна «не умирала на ниве домашнего хозяйства». Для человека, решавшего большие, значимые задачи, это неудивительно. «Она могла убрать в квартире, ей нравилось, когда чисто, но чаще этим занимались другие», — вспоминает Ксения. «Когда мама слегла, приехала Маша, навела порядок, и мама сказала: „Теперь мне хорошо“», — добавляет Евгений.

Поскольку Елена Евгеньевна всегда была занята, готовил в семье в основном Андрей Анатольевич. Но готовить она любила и умела: «Мама всегда готовила на Пасху, она любила большие совместные праздники, поддерживала отношения с родственниками, приглашала их в гости», — вспоминает Евгений.

Ксения рассказала, что Елена придумала дни рождения дочерей справлять вместе: «Мы родились в одном месяце, я в начале, Маша в конце, и в году была пара недель, когда между мной и Машей разница была не два года, как обычно, а один. Вот в это время и отмечали наш общий день рождения».

Дети вспоминают, что мама следила, чтобы они друг другу не завидовали, поэтому сначала у девочек, а потом у мальчиков всё было одинаковое — мебель, вещи.

Приобщала Елена детей и к благотворительной деятельности: например, сыновья Евгений и Георгий на Рождество пели колядки для стариков — пациентов ПНД.

    


Цель в жизни

Домашние Елены Евгеньевны единодушны в том, что работа с зависимыми не была для неё просто работой: «Она пришла в реабилитацию, как она сама говорила, за поиском смысла жизни», — отмечает Евгений.

— Маме нравилось работать с сильными страстями, — дополняет Мария. — Она сама была сильным человеком, а эти люди были одержимы страстью, их надо было спасать. Конечно, мысль об этом появилась под воздействием православия.

— Мама хотела, чтоб были реабилитационные центры не только для мужчин, но и для женщин, и сейчас такие центры есть, — говорит Ксения.

Андрей Анатольевич вспоминает, что, хотя Елена и окончила институт с красным дипломом, «обычным врачом» она работать не очень-то стремилась: «Поработала в качестве спортивного врача, потом работала врачом лечебной физкультуры в Госпитале для ветеранов войны. А потом вместе с одним знакомым, бывшим наркоманом, стала воцерковляться, и они оба занялись реабилитацией».

— У неё была цель жизни — попасть в рай, — говорит Мария. — Мама никогда не унывала, не было ощущения, что она ропщет, даже когда денег не было, а надо было растить маленьких детей. Мама всегда говорила, что она — оптимист с трагическим взглядом на жизнь, то есть трагизм бытия она понимает, но настроена оптимистично.

Мама старалась нас воспитывать. Каждую субботу мы с Ксюшей ходили в Эрмитаж на лекции. Когда мы были маленькими, она увлеклась идеями закаливания, мы ходили босиком по снегу, окунались в прорубь. Но на мальчиках эти эксперименты закончились.

Ей не нравилась ежедневная рутина, а нравилось устраивать праздники, чтобы собиралась вся семья, чтобы все пели. Сама она петь не умела, но очень любила, когда поют другие. И настоящим праздником для неё было, когда к нам в гости приходили священники и пели. Правда, приходили к нам в дом не только священники, но и наркоманы. Конечно, не в какой-то острой стадии — это были ребята, прошедшие курс реабилитации. На вид это были мальчики как мальчики, но мама запрещала нам особенно с ними общаться. Был у неё период неофитства, когда она брюки не носила, газет не читала, телевизора у нас не было. Но это всё наносное и быстро прошло.

 

Травма поколений

С будущим мужем Елена Рыдалевская познакомилась в школе, они были одноклассниками.

— Алёна пришла в девятый класс, их школу расформировали, — вспоминает Андрей Анатольевич. — В школе прекрасно училась, была отличницей. Когда пришла в наш класс, с ней сразу все подружились. У нас была странная учительница русского языка и литературы, она считала себя гуру в педагогике, и у этой учительницы Алёна получила двойку по сочинению. Тогда она стала писать сочинения в стихах — она прекрасно умела это делать, даже соревновалась с профессиональным буримистом. У неё не было поэтического дара как такового, но она прекрасно умела рифмовать слова.

Её мама была актрисой, работала в ТЮЗе при Брянцеве, потом перешла в Ленконцерт. Она была очень сложным человеком, мало занималась ребенком, Алёну воспитывал целиком отец. Он был необыкновенным человеком, и если бы не прожил так мало — а здоровье он подорвал, отсидев десять лет в лагере, — тоже стал бы известной личностью. Репрессирован был и её дедушка со стороны мамы — он был старый большевик, и обижаться ему было не на что: он сам эту власть устанавливал. А вот отец Алёны пострадал невинно: был студентом-медиком, арестован за анекдот. Вообще Евгений Евгеньевич Рыдалевский был из старинного рода лоцманов, они жили в Лебяжьем. Кстати, почти все лоцманы в сталинское время были репрессированы.

— Тема репрессий была для неё болезненной, — говорит Евгений.

— Но родилась она после того, как её отец вернулся из лагеря: для бабушки это был второй брак, — уточняет Мария. — А со стороны бабушки наши родственники-евреи лежат в Бабьем Яру, они были убиты во время оккупации.

Елена Рыдалевская написала о своем детстве для проекта «1917: Моя жизнь после», предпринятого медиапроектом «Стол».

«Я была папина дочка. Меня так и называли бабушки, которые сидели в начале семидесятых на скамейке у дома. Лето мы проводили с ним на даче в Солнечном. Он учил меня играть в шахматы, водил в театр, сидел со мной бессонными ночами, когда я болела. Научилась читать, наверное, тоже благодаря ему, и даже не помню времени, когда не умела этого делать. В библиотеке поэтому нас с папой очень уважали…

Много лет спустя, уже после его смерти, я узнала, что он был осужден по 58-й статье и попал в лагерь в 18 лет как враг народа…

Папа провел со мной раннее детство до 7 лет, поэтому в детский садик я не ходила. Потом я пошла в школу, а он — на работу. До этого у него была инвалидность, сначала первой группы, затем второй. Маленькой мне было обидно, что он не берёт меня на руки, не плавает со мной, а учит плаванью с берега. В моем представлении папы должны быть сильными и ловкими. Мой папа был другим.

Семь лет в сталинских лагерях на Воркуте надорвали здоровье отца. В январе 1977 года папы не стало. Тогда выяснилось, что вся наша семейная жизнь строилась вокруг него. Он был тем стержнем, центром притяжения, к которому тянулись люди…

У меня было счастливое советское детство со всеми его атрибутами — пионерией, дружиной имени Аркадия Гайдара, ВЛКСМ. Были и какие-то неясные страхи, смутное чувство недоговаривания, зоны умолчания, но только много позже пришло понимание, что он оберегал меня от непомерного для ребенка бремени — глубокого конфликта между декларируемым прекрасным „отечеством нашим свободным“ и страшным опытом его личного страдания вместе со всем этим воркутинским братством ни в чем не повинных людей, лишившихся свободы, здоровья, а подчас и самой жизни.

Вместе со смертью отца кончилось мое детство.

Травма поколений, переживание утраты и сиротства оставили глубокий след в моей жизни. И теперь, имея собственных внуков, не могу не печалиться о том, что мои дети не знали своего деда, не имели прекрасной возможности учиться у него любви к книгам, музыке, театру. И мне важно, чтобы добро и зло были бы названы своими именами и чтобы память о невинно убиенных, замученных, преждевременно ушедших из жизни была бы достойным образом запечатлена на нашей земле».

  


Уход

Осенью у Елены Рыдалевской обнаружили онкологическое заболевание, причем сразу стало ясно, что оно неоперабельно. В зрелом возрасте люди живут с онкологией годами, а она буквально сгорела за два месяца. «Мама умерла так же яростно, как жила», — говорит Мария.

— Когда диагноз Елены Евгеньевны был еще под подозрением, у нас произошел разговор о том, насколько она готова к своей кончине. Это не значит, что она хотела умереть, — напротив, ей было интересно жить. Но у неё была христианская готовность к смерти — это очень редкое качество, я утверждаю это как священник кладбищенского храма, — утверждает протоиерей Георгий Митрофанов.

— У нас есть родственник, он медик, мы его приглашали ставить маме капельницы. Он хорошо поет, и она просила его петь. И когда мама была уже без сознания, мы ей пели, — говорит Евгений. — Мама как врач понимала, что умирает. Когда её привезли в хоспис, она обрадовалась: работала там, её все знали, из окна был вид на храм. Её обезболили, было ощущение, что она еще поживет, к ней стали приходить посетители. Но тут случился инсульт, и врачи сказали, что счет идет на дни. Приехал протоиерей Георгий Митрофанов. В этом хосписе врачом был иерей Алексий Лебедев, он сказал: «Она в глубокой коме». Отец Георгий вошел в палату и говорит: «Леночка, я тут, я приехал». И вдруг мама открыла глаза, взяла его за руку, и её удалось причастить. Ведь нельзя причащать человека, который находится без сознания, но она показала свое желание причаститься.

Отец Георгий рассказывает, что за несколько дней до смерти, когда состояние Елены Евгеньевны серьезно ухудшилось, он приходил к ней: «Я читал над ней чинопоследование „Егда человек долго страждет“, молился о непостыдной и мирной кончине православной христианки. И когда дочитал, по её рукопожатию понял, что она готова принять смерть, о которой мы когда-то говорили».

Поделиться

Другие статьи из рубрики "Имена"