Одна жизнь — два призвания

В списке врачей, умерших от новой коронавирусной инфекции, среди сотен имен упоминается и это — Нина Николаевна Артемьева, хирург, доктор медицинских наук, профессор, почетный член Ассоциации гепатопанкреатобилиарных хирургов, почетный член правления Хирургического общества Пирогова. Тысячи сложнейших операций и почти столько же спасенных жизней, множество исследовательских работ, более трехсот научных книг, десятки учеников, теперь носящих звание профессоров медицины, и монашеский путь: два призвания уживались в одном человеке без противоречий, о чем сохранились свидетельства в воспоминаниях, дневниках и письмах.
Журнал: № 9 (сентябрь) 2020Автор: Марина Ланская Опубликовано: 21 сентября 2020

В монастырь к врачу

На протяжении последних двадцати лет каждый паломник или турист, приехавший в любой субботний день в Иоанновский женский монастырь на Карповке, мог видеть странное явление: десятки людей теснились у обители совсем не у парадного входа, а у заднего, малоприметного. Озабоченные лица, толстые папки с историями болезней, надежда во взгляде — они шли сюда на консультацию к выдающемуся врачу, чьи знания и умения в области гепатопанкреатобилиарной хирургии известны и в мировом врачебном сообществе, и среди больных. Просторный медицинский кабинет, шкафы доверху заставлены медицинскими книгами: в каждой закладки, пометки, приписки; в закрытом комоде — истории болезней, подробные описания наиболее сложных операций, сделанные не столько для себя, сколько для учеников, две кушетки, ширма, стерилизатор с хирургическими инструментами, над ним — иконы и распечатанная молитва перед врачеванием… Стол, а за столом — тот самый врач, к которому так стремятся попасть больные, профессор-­хирург Нина Артемьева, принявшая постриг с именем Анастасия: добрые, вдумчивые глаза, мягкие черты лица и монашеское одеяние под медицинским халатом.

Оборудованный по всем стандартам медкабинет, где из года в год еженедельно ведется прием, — не частое явление в монастыре. Но в случае с Ниной Николаевной это нововведение казалось совершенно естественным и жизненно необходимым.

Игумения Людмила (Волошина), настоятельница Иоанновского монастыря
Игумения Людмила (Волошина), настоятельница Иоанновского монастыря

— Мы с моей родной сестрой (схиигумения Серафима (Волошина), предыдущая настоятельница Иоанновского монастыря. — Прим. ред.) были переведены сюда в 1992 году и вскоре познакомились с Ниной Николаевной. «Первый мед» находится совсем рядом с монастырем, и я и другие сестры часто туда обращались с разными нуждами. Она всегда была к нам очень внимательна, много помогала и была для нас в первую очередь высококвалифицированным врачом, — рассказывает игумения Людмила (Волошина), настоятельница Иоанновского ставропигиального женского монастыря. — О том, что Нина Николаевна верующая, мы, конечно, догадывались. У нее в кабинете висели крестик и икона. Она рассказывала, что перед сложными операциями обязательно молится. Потом стала приходить в монастырь к больным. Оставалась на службы. И когда в 1999 году приняла окончательное решение остаться в монастыре, мы не удивились. Знаете, бывает, пожилые женщины хотят в монастырь из надежды, что здесь у них будет спокойная и обеспеченная всем необходимым старость. Иногда спрашивают: «А телевизор в келии можно поставить?» Поэтому мы к послушницам пожилого возраста сначала присматриваемся. С Ниной Николаевной было совершенно ясно, что она пришла ради монашеского пути в самом высоком понимании.

В том, что, приняв постриг, мать Анастасия будет продолжать врачебную практику, в том числе хирургическую, в монастыре никто не сомневался, и препятствовать этому не собирались. Больных не остановил постриг Нины Николаевны, они продолжали приезжать со всей страны, чтобы попасть к выдающемуся специалисту. Искали её и находили. Для этих нужд и был открыт медицинский кабинет, для которого обитель приобрела всё необходимое. Благотворительный прием велся еженедельно. За день к врачу приходили 30–40 человек, и все с очень непростыми болезнями.

 

Что вы с ней сделали?

Нина Николаевна Артемьева за работой
Нина Николаевна Артемьева за работой

Коллеги, пациенты, друзья и родные недоумевали, зачем уходить в монастырь человеку, чье призвание — спасать человеческие жизни. Неужели и ему ради спасения собственной души нужна подобная жертва?

Примерно с такими претензиями к игумении Серафиме в начале монашеского пути Нины Николаевны Артемьевой пришел её коллега-­профессор.

— Он особенно не церемонился и прямо спросил: «Что вы с ней сделали? Как вам удалось её убедить уйти в монастырь?» Пришлось объяснять, что мы тут ни при чем. Даже позвали мать Анастасию, чтобы она сама ему это сказала. В общем, он нам поверил, может, еще и потому, что знал: она не из тех, на кого можно повлиять против её воли. Единственное, на чем настаивал профессор, — чтобы она не бросала медицину, — вспоминает игумения Людмила.

Но бросать практику, как и научную работу, Нина Николаевна и не собиралась. За несколько месяцев до кончины рецензировала докторскую диссертацию своего ученика и работала по вечерам в келии со своими архивами. Книги её авторства выходили почти ежегодно. И отнюдь не мемуары, а, например, руководства по абдоминальной хирургии и научные труды по панкреалогии.

«Еще до мыслей о монашестве я уже думала, что с хирургией не смогу расстаться, о пенсии даже не помышляла, и вопрос о том, как долго смогу работать, меня, конечно, волновал. И я его задала отцу Николаю Гурьянову с острова Залит. Он ответил: „Не переживай, будешь оперировать до девяноста лет“, и я на этот счет больше не беспокоилась», — рассказывала Нина Николаевна.

Последнюю операцию мать Анастасия провела в возрасте 82 лет. Она длилась почти десять часов. Случай был сложный, ради простых за ней не посылали. Всё прошло успешно. Впрочем, об успехе Нина Николаевна всегда говорила сдержанно, прибавляя: «Время покажет». И оно показало. Больной поправился. Но именно эта операция обозначила границу. Впервые возникла мысль, что больше оперировать не стоит. Нина Николаевна руководствовалась не тем, что пора на заслуженный отдых, её аргументы были совсем иными: «В ­какой-то момент, во время операции, я почувствовала, что могу не успеть её завершить, голова кружилась, казалось, что могу потерять сознание, а это была бы катастрофа для пациента». Удивительно, как маленькая пожилая женщина, которая вставала с трудом и ходила, опираясь на палочку, продолжала выполнять сложнейшие многочасовые операции.

«Опыт я свой не умаляю, и ­все-таки сил уже почти не было. Где брала их?

В молитве, конечно», — говорила мать Анастасия.

В юбилейные даты монахини Анастасии в обители на общий праздник собирались сестры и коллеги-врачи

В юбилейные даты монахини Анастасии в обители на общий праздник собирались сестры и коллеги-врачи 


Восемь часов почти на коленях

Вот что на этот счет писала монахиня-­хирург отцу Афанасию (Серебрякову) в Оптину пустынь, с которым долгие годы состояла в переписке и всегда просила его о молитвенной помощи:

«Прошу прощения за срочную просьбу помолиться о рабе Божией Наталье. Бывают ситуации, когда важно иметь реальную молитвенную поддержку. О действии такой поддержки много раз пришлось убеждаться. И тот случай с рабом Божиим Максимом, молиться о котором я Вас просила, свидетельствует о том же. Одного хирургического мастерства было недостаточно, чтобы этот очень отягощенный всякими немощами человек перенес первую 10‑часовую операцию и потом еще две. Сейчас он дома, трудится (он художник). Именно совместные молитвы дали возможность совершиться такому чуду. Такова же ситуация с рабой Божией Натальей. В одной из больниц, не разобравшись в тех изменениях, которые возникли у этой больной, хирурги допустили грубую ошибку. Были вырезаны все протоки, которые идут от печени. К сожалению, сразу они не позвали нужных специалистов. К третьему дню после операции развились тяжелые осложнения. Без повторной операции больная должна была бы умереть. Вот для этой повторной операции меня и призвали. Конечно, было очень трудно. В течение пяти часов я только и повторяла „Господи помилуй!“, а иногда и „батюшка отец Афанасий, помолись!“ (Надеялась на Ваши молитвы, о которых просила.) Может быть, следствием этого явилось еще одно маленькое чудо. Уже завершая операцию, меня вдруг осенило, что мы не нашли еще протоков левой доли печени. Пришлось приложить немало усилий, прежде чем среди мертвых тканей нашли отверстие диаметром 3 миллиметра, идущее в левую долю печени. В него вставили трубку. Таким образом, было предотвращено еще одно осложнение. <…> Состояние больницы оставляет желать лучшего. Не так давно оперировала у них больного с похожей „протоковой“ ситуацией. Пришлось восемь часов изощряться, стоя почти на коленях. Так подробно описала Вам хирургические ситуации, которые, к сожалению, у меня встречаются нередко, чтобы Вы поняли, почему нужна мне молитвенная помощь. Дело в том, что я всю жизнь занимаюсь патологией поджелудочной железы, печени и желчных протоков. Поэтому и до сих пор ко мне с такими болезнями обращаются. А на операции приглашают, как правило, на очень сложные, повторные. Однажды оперировала больную, перенесшую уже одиннадцать вмешательств. Жива и здравствует. Раньше было проще. Была моложе, было больше смелости. Теперь же всё сложнее. О больных, если позволяет время, заказываю и проскомидию, и молебны, а также прошу сестер молиться».

 

Работа над ошибками

Со времени обретения веры Нина Николаевна ввела для себя новое правило: молитвенно поминать всех прооперированных.

«У меня есть синодик приблизительно из трех тысяч имен (родные, близкие, а главное, больные, которых я лечила за годы пребывания в монастыре). Многих больных я помню. Помню даже ход операции у них, помню, кто из них и от чего умер в больнице. За каждого оперированного переживания особенные. И днем и ночью задаешь себе вопросы, если ­что-то не ладится, почему это так, а не так, как хотелось бы, почему не сделал по-другому, не надо ли повторно оперировать и т. д. И тут помогает только одно: „Господи помоги! Пресвятая Богородица, помоги!“», — писала мать Анастасия отцу Афанасию.

И в этом же письме добавляла, что надежда на Бога для нее совсем не равна перекладыванию ответственности: «Каждый врач, если он не рвач, имеет не только ответственность за больного, но еще и грозного судью, именуемую совестью, которая мучит и гложет за каждую неудачу, ошибку и тем паче за смерть больного. И в таких случаях мне не хотелось бы для себя и также для других находить оправдание в словах: „Всё случилось по воле Божией“. Опыт и профессионализм обретается только, когда анализируешь все свои действия и находишь ошибки, стараясь в дальнейшем их избежать».

Такому анализу мать Анастасия подвергала не только профессиональную сторону своей жизни, но и все остальные. А вот с приходящими к ней была осторожна, не занималась нравоучениями. Сокрушалась, когда однажды не сдержалась и посоветовала пациентке, больной раком, подумать о том, что хорошо бы ей оставить работу анестезиологом в абортарии и задуматься о душе. Потом звонила ей с извинениями, что дала непрошеный совет. Впрочем, часто больные сами шли в церковь после общения с врачом-­монахиней. Особенно запомнилась Нине Николаевне одна прооперированная ею мусульманка, которая потом несколько лет каждую неделю приходила в усыпальницу, где покоятся мощи святого праведного Иоанна Кронштадтского, и читала ему акафист, а потом и крестилась.

«Только на работе я на своем месте», — говорила Нина Николаевна Артемьева до пострига

«Только на работе я на своем месте», — говорила Нина Николаевна Артемьева до пострига 


Когда болезней не будет

Сама же Нина Николаевна обрела веру уже в почтенном возрасте. Её дедушка был священником в Симбирске, но об этом в семье говорили редко. В целом же путь будущего хирурга мало чем отличался от пути многих «детей вой­ны». Отец, Николай Вознесенский, был танкистом, погиб на фронте в декабре 1944‑го, всю жизнь Нина Николаевна хранила его фронтовые письма, немногочисленные фотокарточки. Мама, Милица, прожила дольше девяноста лет. Каждый год дочь, даже

после пострига, навещала мать и свою младшую сестру Татьяну. Отчий дом Нина Николаевна покинула рано, сразу после школы. Отличница, закончившая школу в золотой медалью, могла выбрать любой вуз, но выбор был сделан еще в раннем детстве. И когда много позже она показывала младшему внуку анатомический атлас и объясняла, что «вот этот красивый лепесток — поджелудочная железа», близкие смеялись, а Нина Николаевна серьезно отвечала: «В человеческом теле всё прекрасно, оно удивительно устроено, точнее — сотворено». И если с медицинским призванием не конкурировали даже любимые математика и литература, то вот выбор вуза оказался неожиданным.

«В старших классах я интересовалась всеми медицинскими исследованиями, выписывала журналы, следила за тенденциями и однажды прочла убедительную, как мне тогда показалось, статью о том, что скоро советские врачи победят все болезни и будет востребована только профилактическая медицина. Вот я и выбрала не Первый медицинский, а Ленинградский санитарно-­гигиенический институт», — рассказывала Нина Николаевна.


Свет в окне

Первая же практика в больницах лишила будущего врача иллюзий насчет исчезновения в обозримом будущем всех болезней. И тут случилось первое озарение, которое и определило первое из жизненных поприщ — хирургическое. Вот так это запомнилось будущему профессору:

«Я стояла в сквере у институтской клиники и увидела окна операционной. О том, что это именно операционная, можно было догадаться только по специфическому свету в окнах и мелькающим теням за полузакрашенными стеклами. Но у меня вдруг всё перевернулось внутри. Подумала: „Вот, мне туда, это мое“. И потом уже никогда не рассматривала другие варианты».

Институт был закончен с отличием. Последовала учеба в аспирантуре на кафедре госпитальной хирургии и работа в городской больнице города Гдова.

«Я приехала туда почти без опыта работы. Все операции до этого проводила только под присмотром, и тут оказалась наедине с пациентами. Сначала так боялась приступать к операциям, что перед этим звонила преподавателям, советовалась, иногда, в срочных случаях, оперировала по книгам или по тому, что знала только в теории. И надо же, всё более-­менее получалось. Меня хвалили врачи, благодарили пациенты, и я, будучи молодой и глупой, вдруг решила, что уже стала отличным хирургом. От этой самонадеянности и даже дерзости меня излечили быстро, как только я приехала учиться в аспирантуру в Ленинград. Т­ут-то и оказалось, что мне предстоит обучаться всю жизнь. Больше, кажется, такого помутнения от излишней уверенности в собственных силах я не переживала», — делилась Нина Николаевна.

 

В чем награда?

Коллеги-врачи с открытием молельной комнаты стали регулярно бывать на богослужениях
Коллеги-врачи с открытием молельной комнаты стали регулярно бывать на богослужениях

Ни высокие звания, ни признание научного медицинского сообщества, ни почетные награды нисколько не отразились на характере хирурга. Еще до монастыря она в своих дневниках очень сдержанно писала о своих успехах, отмечая только сухие факты, и куда больше внимания уделяла размышлениям, например таким: «В медицине на карту поставлена жизнь, и наплевательское отношение к ней тут же бросается в глаза. Нельзя, глядя на пациента, видеть только болезнь, нужно увидеть самого человека, иначе хирург, проведя операцию, не будет прикладывать усилий для выхаживания больного, а его работа состоит именно в том, чтобы выходить, вылечить, не только „резать“. Главная награда для хирурга — это видеть вчерашнего умирающего здоровым и полным жизни», — писала она Нине Григорьевне Тенигиной (врач, переводчица, близкая подруга Нины Николаевны).

В том, что мать Анастасия не страдала «звездной болезнью», убежден и клирик Иоанновского монастыря протоиерей Николай Беляев. Кстати, тоже ученый, астроном, кандидат физико-­математических наук. До священства он трудился старшим научным сотрудником Института теоретической астрономии Академии наук.

— Никакого высокомерия, тщеславия у нее не было. Свой дар искренне считала Божиим, и заботило её только то, чтобы талант служил людям. Так и было. Скольких она спасла! Никакого превозношения, никогда, я же и беседовал с ней, и исповедовал. Уникальный человек и очень дисциплинированный. Это и веры касалось. Я иногда брал у нее книги, у матери Анастасии была хорошая библиотека духовной литературы. Так вот, в каждой книге у нее были закладки, ­что-то подчеркнуто, ­где-то подписано на полях. То есть она не просто читала, а думала, в первую очередь над тем, как всё это в жизнь претворить, — поделился отец Николай.

 


К другим снисхождение, к себе — никогда

— О том, что мать Анастасия была таким выдающимся хирургом, я только после её смерти из газет узнала, — рассказала послушница Татиана, несущая послушание в монастырской богадельне. — Никогда она про себя ничего не рассказывала, не хвалилась. Могло показаться, что она строгая была, но доброты в ней было намного больше. А если строгость, то уместная. Например, мать Анастасия требовала в монастырской богадельне строго выполнять предписания о приеме лекарств или процедур, но замечания делала не им, а мне, а они слышали и выполняли. Так что это скорее не строгость, а умный ход. И больных навещала не только для того, чтобы ­какие-то манипуляции медицинские произвести. Чувствовалось, что у нее за каждого душа болит. И вот что еще, к другим она была снисходительна, а к себе — никогда. В любое время дня и ночи приходила по первому же зову.

Выездные операции в больницах городах, ведение субботних приемов, курирование богадельни, различные послушания, и при этом каждое утро, по воспоминаниям сестер, мать Анастасия раньше всех приходила на монашеское правило.

— Приходила раньше всех, колокольчик звонит в шесть утра, мы собираемся, она уже на своем месте. Это воодушевляло. Такой пример для молодых сестер. Мать Анастасия любила монашескую жизнь и вела её с усердием, — поделилась игумения Людмила.

— Выдающийся талант, ум, самодисциплина, всё это так, но ведь вот что важно — любовь. Любовь у нее была к ближним. Настоящая, глубокая, — рассказала монахиня Гермогена, близкая сестра во Христе матери Анастасии. — Вот, плачу. Почему плачу? Ведь знаю, что у Бога ей сейчас хорошо, но что же делать со своим эгоизмом. Тяжело очень.

Нине Николаевне часто посвящали стихи, рисунки, картины не только пациенты, но и их родные

Нине Николаевне часто посвящали стихи, рисунки, картины не только пациенты, но и их родные 


Начало

Как однажды горящие окна операционной определили путь Нины Николаевны в профессиональном смысле, так же открытые всего на один день двери храма навсегда привели её в Церковь. Однажды встав на выбранный путь, она уже не сворачивала. А начало пути описала в одном из своих писем Тенигиной в 1991 году:

«Месяц назад впервые за свою сознательную жизнь побывала на службе в Андреевском соборе, расположенном на нашей улице и только единожды открывшемся в день Покрова святой Богородицы. Служба проводилась, по сути, в кусочке собора у алтаря, отгороженного фанерной перегородкой от ­какой-то конторы. Услышанное произвело на меня потрясающее впечатление. Зачем такую красоту с корнем выкорчевывали из народа? Почему я всю жизнь даже не предполагала о том великом духовном, какое может дать Церковь? Начала читать Библию».

Так определилось второе призвание Нины Николаевны — быть в Церкви, идти к монашеству. Когда Андреевский собор отдали верующим, она помогала, чем могла, даже полы мыла после работы в клинике. Позже инициировала открытие первой молельной комнаты в Первом медицинском, куда стали захаживать и врачи, и пациенты.

Да, таким было начало. Но надо рассказать и о конце. О том, как она до последнего боролась за жизнь больных и в больницу уехала последней, несмотря на просьбы игумении поберечь свое здоровье. Перед отъездом успела достать заранее подготовленное, по монашеской традиции, погребальное облачение, уже предполагая, что может не вернуться. Но можно ли сказать, что это был конец? Скорее, так: новое начало.

Поделиться

Другие статьи из рубрики "ЛЮДИ В ЦЕРКВИ"