Оболочка идентичности

Два ислама
— Убийства духовных лидеров ислама — Валиуллы Якупова в Казани и шейха Саида-эфенди Чиркейского (Ацаева) в Дагестане — заставляют задуматься: в чем причина конфликтов между мусульманами?
— В мусульманском богословии есть понятие «иджмаа» — согласного мнения авторитетов мусульманского учения конкретной эпохи. Это что-то вроде consensus patrum в православии, — то, что не фиксируется формально, не постановление собора и не догмат. Например, нынешний текст Корана — результат того, что в X веке возникло согласное мнение мусульманских авторитетов: священный текст должен быть именно таким.

Основная область моих научных интересов — древнейшие рукописи Корана. Но после того как произошли трагические события в Беслане, я подумал, что обязательно должен осуществить нечто, непосредственно связанное с текущей политической ситуацией. Так появился проект «Иджмаа — Согласие» (название возникло само собой). Я стал встречаться с ведущими мусульманскими религиозными деятелями по всему миру, брать у них интервью, делать документальные фильмы, которые показывает телеканал Russia Today на арабском языке. Кроме того, у нас существуют большие экспедиционные программы, связанные с моими научными интересами, с Кораном в первую очередь. Посещая мусульман в самых разных странах, от Финляндии до Предтибетья, я очень хорошо понял, увидел просто воочию, что на протяжении практически всей истории ислама внутри него шла жесточайшая борьба. Пророку Мохаммеду приписываются слова, что ислам разделится на 72 общины, и только одна из них спасется. При этом пророк не указал параметры этой «идеальной» общины, так что любое из существующих ныне течений может считать себя правоверным. Проблема в том, что в исламе нет структуры, которая бы сказала: вот эти люди — еретики, а эти — исповедуют истинный ислам.

— Но по какому принципу происходит разделение?
— Анализируя историю ислама, я понял, что среди самых разных идеологических коллизий мы можем проследить один и тот же постоянно воспроизводящийся сюжет. Ислам развивается, завоевывает сторонников из инокультурной среды, которые приносят в него свои обычаи и традиции. В ответ на это время от времени появляются люди, которые утверждают, что тот ислам, который существует сегодня, испорчен, извращен, и требуется очищение веры, возвращение к истокам, к неким ценностям, связанным с пророком Мохаммедом. Этих людей можно условно называть «ваххабитами», «салафитами» (каждый из этих терминов нужно брать в кавычки, потому что они многозначны). Но другие мусульмане опираются на свой культурный субстрат, и сила ислама в том, что он самым замечательным способом может абсорбировать местные культурные традиции. Это я увидел воочию, когда мы приехали в Шейх-Хусейн — одно из самых святых для эфиопских мусульман мест, в некоторой степени аналог Мекки (по бедности тамошние мусульмане не в состоянии совершать хадж (паломничество в Мекку), но три посещения Шейх-Хусейна приравниваются к посещению Мекки). К нам вышел местный хранитель, который выглядял, как вождь племени: носил саблю и был увешан бусами. В Турции или Саудовской Аравии духовный лидер выглядит совершенно иначе. Точно так же и исламский ритуал абсорбирует местные культурные традиции. Например, в суфизме (по сути, именно в рамках суфизма и существует традиционный ислам в разных его проявлениях) играет большую роль проповедь святых, которая может сопровождаться громким зикром (поминание Бога, сакральная формула), и даже танцами.

— Для людей, призывающих вернуться к истокам, подобные вольности неприемлемы?

— Да, и в истории каждый раз через какое-то время «салафиты» побеждали. Победители какое-то время господствовали идеологически, но потом, как по синусоиде, подымались их оппоненты. То, что мы видим сегодня, — это проявление той же идеологической борьбы. Она идет и на Кавказе, и в Поволжье, и во всем мире. Не так давно в Мали местная салафитская группировка «Национальное движение за освобождение Азавада», захватившая власть в половине страны, принялась взрывать старинные мавзолеи, находящиеся под охраной ЮНЕСКО. То же самое происходило в Афганистане, когда талибы уничтожали древнейшие статуи Будды.

Нефтяная труба и зеленый флаг
— Это чисто религиозная борьба или у нее есть более «низменная» подоплека?
— Думаю, что это лишь идеологическая оболочка реальных социальных и экономических проблем. Например, сегодня на Кавказе существуют колоссальное неравенство и несправедливость, которую люди видят каждый день. Когда уровень несправедливости и неравенства зашкаливает, когда власти не только ничего не делают, но часто по существу являются проводником такой системы, в регион приходят исламисты и наполняют лозунги «чистого» ислама совершенно конкретным, я бы сказал большевистским, содержанием. Есть традиционный местный суфийский ислам, корнями уходящий в древнюю культуру народа. Его лидеры пользуются авторитетом, но связаны с, мягко говоря, непопулярной социальной системой. И есть носители импортируемой идеологии, несвойственной местным мусульманам. Например, в Саудовской Аравии (откуда эта идеология довольно часто импортируется), где очень жестко проводятся идеи монотеизма, похоронный ритуал максимально скромен, чтобы не «творить себе кумира», поминки запрещены, особо не почитаются даже места, связанные с историей раннего ислама. Ясно, что для людей, воспитанных в других исламских традициях, все это невозможно. Я недавно вернулся из Казахстана и видел в степи целые «кладбищенские города» с башенками, богатыми мавзолеями, богатыми резными надгробиями. Но в то же время «ваххабиты» несут идеи равенства и потому приобретают себе сторонников на Кавказе. Они невольно заполняют в реальности пустующую сегодня левую политическую нишу, привлекают в свои ряды борцов за справедливость. Когда эти люди взрывают себя, они борются не только за путь Аллаха, как они его понимают, но и за конкретную социальную программу. Да, надо жестко противостоять терроризму, но он будет постоянно подпитываться, если не будут решаться острейшие социальные проблемы.

— Можно ли сказать, что этот процесс кем-то управляется?
— У меня есть свои впечатления, привезенные из мусульманских районов Эфиопии. Там невообразимая нищета. Но, представьте себе, на неизвестно из чего сколоченных лачугах стоят новенькие спутниковые тарелки, которые людям раздают бесплатно. Они настроены на один или два канала, транслирующих внешнюю идеологию. В той же Эфиопии я видел большое количество строящихся мечетей, и они возводятся именно по тем же архитектурным проектам, что у нас в Поволжье. Значит, скорее всего, они финансируются из одного кармана. Радикалы составляют меньшинство, но они обладают большими материальными ресурсами, и у них социальная база, состоящая из людей, недовольных общественной и политической несправедливостью. С их точки зрения, в мире существует дисбаланс сил. Есть, например, «большая восьмерка», группа стран, которая обсуждает дела всего человечества и решает, что правильно, что неправильно. Мусульманские же государства, например, страны Персидского залива, сегодня аккумулируют гигантские богатства, во многом контролируя важнейший для современного мира рынок энергоресурсов. Но их роль в общем политическом раскладе такова, что их в «большую восьмерку» никто никогда приглашать не подумает. У нас есть все, думают сторонники нового Халифата, но не хватает единого мощного государства и атомной бомбы, а когда у нас будет и то, и другое, глобальное сообщество без нас обойтись не сможет.

Малый джихад
— Обыватель, как правило, узнает об исламе, только когда мусульмане что-нибудь взрывают. В связи с этим возникает вопрос: сколь глубоко укоренена воинственность в исламе?
— Это очень легкий вопрос. В мусульманском богословии существуют понятия великого джихада и малого джихада. Малый джихад — вооруженная борьба, о которой слышали все, а великий джихад — это внутренняя война человека с самим собой, со своими пороками. Какой-то особой кровожадности в исламе нет. Из любого священного текста можно понадергать цитат. Можно взять «Не убий», Нагорную проповедь, а можно «Не мир Я принес, но меч», и на основании толкования этой фразы выстроить обоснование воинственности христианства. При наличии общественного заказа аргументы подбираются очень легко. Понимаете, большинство мусульман не носят нож или пистолет за пазухой, они просто хотят жить по-человечески, воспитывая своих детей в рамках тех традиций, которые они унаследовали. Но существующие проблемы провоцируют исламское общество на радикализацию. Теракты, уносящие десятки жизней, происходят каждый день в мусульманском мире, но мы о них мало что слышим. При этом, когда в Европе или в России происходит какой-то теракт, средства массовой информации реагируют немедленно и очень остро. В итоге обыватель слышит лишь отголосок внутриисламской борьбы. Сейчас, безусловно, пик радикализации, но рано или поздно она пойдет на спад (вспомните о синусоиде, о которой я говорил в начале).

— И все-таки сравнение с христианством не очень корректно. Первые христианские армии появились только в IV веке. А исламская община изначально была создана как воинство.
— Да, исход мусульман из Аравии после смерти Мохаммеда был реальным завоевательным движением, знаменем которого был ислам. Но, понимаете, тому были причины, не имеющие отношения к религии. Миграционные волны шли из Аравии потому, что этот регион с его засушливым климатом был не в состоянии прокормить большую массу людей. И рано или поздно он выталкивал более или менее значительные людские потоки, которые были знакомы с тяготами полевой жизни, были готовы терпеть лишения, и были замечательными солдатами. Так получилось, что в тот момент они были объединены исламской религией.

— Каково отношение традиционного ислама к иноверцам?
— Для мусульман иудеи и христиане — люди Книги, люди, почитающие слово Божие, но в искаженной форме. Согласно исламской доктрине, на небе есть одна Книга, которая есть основа всех писаний. Пророк в конкретный исторический момент приносит на землю Писание в изначальном виде. Но люди искажают его содержание, и Господь вынужден посылать нового пророка с тем же самым текстом. Коран, согласно исламской доктрине, — это последнее явление этого текста. А Ветхий и Новый Завет — искажения, но искажения Небесного текста. Мусульмане в Средние века уважали возможность христиан жить в их среде, исповедовать свою религию. Я вам приведу десятки имен христиан, сыгравших в исламе огромную роль — как ученых, политиков, — точно так же как и иудеев. Отношение мусульман к христианам в сегодняшнем мире сильно разниться от страны к стране. Можно приводить примеры совместных молитв об общих бедах, а можно показать фотографии с отрезанными головами. Здесь нужно только обязательно отметить, что сегодня атеистический и либертианский Запад, понимаемый на Востоке по традиции как христианский, часто сознательно и целеустремленно провоцирует ислам (вспомните карикатуры на Мухаммада, «Невинность мусульман», сжигание Корана…). По-моему, если ты уважаешь свою веру, то должен уважать и веру другого. 

— Существует ли в мусульманском богословии концепция прощения врага?
— В таком виде, как в христианстве, — нет. Нигде в исламе не предписывается отрезать врагам головы, и в каждом конкретном случае вопрос о прощении и снисхождении мусульмане решали по-разному. Но, понимаете, хотя в христианстве и есть такое учение, но я, к сожалению, не вижу, чтобы в рамках даже межхристианских конфликтов наши единоверцы что-то друг другу прощали. Часто и те, и другие называли себя подлинными христианами, но как они себя вели?! Удивительная история, я. православный человек, в рамках подобных интервью вынужден выступать апологетом ислама!

Со своим адатом
— Если зайти в книжный магазин, можно увидеть там несколько книг с названием вроде «Христианство и ислам: попытка диалога». Как Вы думаете, возможен ли такой диалог?
— На мой взгляд, главной ошибкой является то, что мы в первую очередь обращаем внимание на сходства. Чтобы вести реальный диалог, нужно акцентировать внимание на том, в чем мы не похожи. Например, мусульманский образ женщины: закрытое лицо, подчинение мужчине, отсутствие свободы. Это неправильное отношение с точки зрения европейцев. Но мусульманин на это скажет: «У вас голая женщина стиральный порошок рекламирует, вы ее фактически выставляете на продажу, а мы женщину уважаем, бережем ее». Мы считаем, что женщина должна в храме надевать платок. Эта дореволюционная традиция почти никого из нас не смущает. Точно так же для огромного числа мусульман естественен некий дресс-код, связанный с безопасностью женщины. В моей команде несколько русских сотрудниц, и у каждой из них для командировок есть специальное платье в мусульманской традиции, все они носят платки, одежду с длинными рукавами. Мы следуем местному дресс-коду, выражая тем самым уважение к традициям той страны, куда мы приехали.

— Но и приезжающие к нам должны вести себя так же…
— Да, конечно. Не так давно маленькая канадская деревня приняла свой закон о мигрантах. Если ты купил мечеть, — говорилось там, — предварительно выбрал место для нее и здание, не обратив внимания, что окна выходят на фитнес-клуб, где девушки в купальниках занимаются спортом, ты не имеешь права обращаться в муниципалитет с просьбой закрыть этот клуб: надо было думать заранее.

В Петербурге сейчас некоторые мигранты чуть ли не режут во дворах барашков. Нужно понимать, что это делают мусульмане не городской культуры. В Каире никто во дворе баранов не режет. Тамошний мусульманин идет в магазин, покупает халяльное мясо и использует его по назначению. А наши гости часто ведут себя так, как они привыкли в своем горном кишлаке. Да, в городской среде это абсолютно неприемлемо. Но перед нами пример столкновения не варварского ислама и цивилизованного христианства, а разных культурных кодов, которые лишь воспринимаются как религиозные. Мы ругаем ислам, тогда как ислам здесь лишь оболочка. То напряжение, которое существует между русскими и мигрантами, можно снять, только если приезжие будут следовать существующим у нас нормам.

— А насколько религиозны трудовые мигранты?
Это зависит от страны и от региона. Люди, допустим, 1950–1970-х годов рождения, приезжающие из Ташкента, религиозны в той мере, в какой религиозен любой постсоветский человек. Но к нам едут люди из неблагополучных районов, где всегда были сильны местные традиции. Есть мусульманский закон (шариат) и есть адат (локальные обычаи). Так вот, мигранты приезжают со своим адатом, а не с шариатом. Для них ислам скорее маркер идентичности, ведь они попадают в очень сложную среду, живут в тяжелых бытовых условиях. Мигранты могут выжить здесь, только опираясь на взаимопомощь. Я как-то прилетал в Петербург рейсом из Самарканда, и наблюдал, как молодые узбеки проходили паспортный контроль: во главе десяти человек стоял бригадир, который постоянно вел их за собой, занял место в очереди, и они стояли плечом к плечу, так что втиснуться было невозможно. Это была единая плотная масса. «Я — узбек», «Я — мусульманин» — наличие этих оболочек помогает выжить. Для тысяч людей, приходящих к мечети во время религиозных праздников, в первую очередь важно показать: «Посмотрите, как нас много. Мы — другие, но мы имеем право дышать этим воздухом». Они — дети империи, как и мы с вами. Чем более неблагоприятные условия создаются для трудовых мигрантов, тем сильнее они втягиваются в различные религиозные или национальные общности, часто радикальные. Если им позволят как-то иначе решать свои вопросы, воздействие радикальных влияний, безусловно, ослабнет.

Беседовал Тимур Щукин