Неудавшееся преображение. Петр Бухаркин о культуре в 1917 году

О культурной ситуации времен Февральской революции рассуждает доктор филологических наук, профессор СПбГУ и СПбДА Пётр Бухаркин.
Раздел: ПОДРОБНО
Неудавшееся преображение. Петр Бухаркин о культуре в 1917 году
После Февраля многие деятели культуры принимали активное участие в работе новых органов власти. На этой фотографии (слева направо) члены Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, созданной для расследования преступлений царского режима:
Журнал: № 2 (февраль) 2017Автор: Татьяна Кириллина Опубликовано: 24 февраля 2017

КАЧЕСТВЕННЫЙ ПРОРЫВ

В 1910-е годы русская культура достигла высшей ступени своего расцвета за всю тысячелетнюю историю. Конечно, уже с самого начала, во времена Киевской Руси, восточные славяне, а значит и наши предки, сумели сказать нечто свое, новое, так, что к ним отчасти прислушался остальной христианский мир. Немало было сделано и позже, особенно в петербургский период русской (уже в собственном смысле) истории. Но именно к началу XX столетия русская культура приблизилась к той «цветущей сложности», о которой с таким восторгом писал Константин Леонтьев, т. е. начала становиться сложной системой.

Расцвет культуры наблюдался во всем. Конечно, и в литературе, что, впрочем, совсем неудивительно: уже в  XIX веке русская литература предстала перед другими христиан­скими народами (т. е. остальной Европой и Америкой) как абсолютно уникальное явление. Но перед Первой мировой войной к литературе присоединяются и другие регистры художественной, интеллектуальной и духовно-религиозной жизни. Так, несомненный расцвет испытывает живопись: русская живопись  XIX века, при всех её достоинствах, не влияла (или почти не влияла) на искусство других стран, а вот в ХХ веке в России появились художники, определившие живопись всего столетия: Василий Кандинский, Марк Шагал, НатальяГончарова и многие другие. То же и в музыке: Михаил Глинка, Пётр Чайковский, «Могучая кучка» — это прекрасные, любимые на Западе и у нас композиторы, но русская музыка XIX века всё же уступает, скажем, немецкой; в началеже ХХ века именно у нас появляется тот, без кого немыслимо последующее музыкальное развитие, — Игорь Стравинский. Не менее значимы и Сергей Прокофьев, и, безусловно, Дмитрий Шостакович, поздний осколок того же Серебряного века.

Русская наука… В XIX веке она еще была дочерней по отношению к европейской, но в ХХ веке ситуация меняется: достаточно назвать имена И. П. Павлова и В. М. Бехтерева. Недаром выпускники российских университетов после катастрофы 1917 года легко адаптировались в европейском и американском научном мире.

И еще одна составляющая нашей жизни перед 1914 годом, о которой мы почему-то часто забываем, хотя для нее даже есть специальное понятие, — «русское религиозное возрождение». Религиозно-духовная жизнь, без сомнения, переживала период творческой и плодоносной активизации. Впоследствии она привела к подвигу новомучеников — ведь новомученики сформировались в контексте этого движения. Тем более усилился вес Церкви в культуре: впервые с допушкинских времен в развитии языка церковный писатель начинает играть исключительную роль, не меньшую, чем авторы светские. Я имею в виду, как легко догадаться, отца Павла Флоренского. Более того, Церковь всё более привлекает к себе самыхтонких и глубоких интеллектуалов: С. Булгакова, В. Свенцицкого, С. Дурылина, которые приняли священство в годы революции и Гражданской войны… Все эти разные стороны культурного существования были взаимосвязаны и в существенной мере ориентировались друг на друга.


У БЕЗДНЫ НА КРАЮ

Итак, культура находилась в очень динамичном состоянии, была сложноструктурированной системой, которая продолжала усложняться. Но сразу нужно сделать оговорку. При всей её «цветущей сложности», при всем бурном развитии было ощущение, что приближается какая-то бездна. Это ощущение лучше всех выразил, пожалуй, Блок в стихотворении «Черный ворон в сумраке снежном» (1910):

Страшный мир!

Он для сердца тесен!

В нем — твоих поцелуев бред,

Темный морок цыганских песен,

Торопливый полет комет.

И в этом же стихотворении: «Над бездонным провалом в вечность, задыхаясь, летит рысак».

Нечто подобное чувствовали все — и символисты вроде Андрея Белого или Вячеслава Иванова, и такой, например, их антипод, как Леонид Андреев, писатель земной, вышедший из почвы, духовно во многом глухой. Даже Максим Горький — если прочитать его «окуровские повести», особенно «Жизнь Матвея Кожемякина». Какую-то макроисторическую неуютность ощущал и такой далекий от социальных тем писатель, как Бунин, — почитайте его «Деревню» или «Суходол». Конечно, во многом подобные предчувствия были типичны для «конца века». Но не только, было в этом и какое-то предвидение грандиозной, сокрушительной и страшной перемены. Опять-таки вспоминается Блок, «памятник началу века», как назвала его Анна Ахматова, и его стихотворение «Голос из хора»:

О, если б знали, дети, вы

Холод и мрак грядущих дней…


ФЕВРАЛЬ: ГЛОБАЛЬНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ ИЛИ ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ?

Первая мировая война мало что изменила в культуре. Именно во время нее был завершен один из лучших русских романов — «Петербург» Андрея Белого. Появлялись новые произведения, русские писатели, художники, музыканты,искусствоведы, философы и богословы продолжали творить в прежнем русле. Естественно, зазвучали и новые темы, в первую голову — военная; ощутимы были и шовинистические, антигерманские ноты. Например, антигерманская тема очень сильна у Евгения Трубецкого в «Умозрении в красках» (1916). Но магистральный нерв культуры оставался неповрежденным, он по-прежнему был таким же, позволившим нашей стране в такой огромной степени обогатить искусство и религиозную жизнь мира.

Когда произошла Февральская революция, культура тоже, в общем, не изменилась. Точнее, изменилась лишь отчасти: возникло ощущение новых перспектив и горизонтов; в целом, художники (имею в виду художников в самом широком значении данного слова — и живописцев, и писателей, и музыкантов, и дея­телей театра, и философов) восприняли Февраль с радостью. Достаточно назвать такие имена, как Александр Блок или Фёдор Сологуб, тем более Фёдор Степун или Антон Карташов. Произошедшие изменения осмыслялись в первую очередь как исчезновение преград и препятствий для дальнейшего развития. Не стоит забывать, что и в Церкви после Февраля оживились самые смелые ожидания. Ведь как раз тогда осуществилось столь чаемое событие — избрание патриарха.

Как мы знаем, надежды на дальнейшее плодотворное развитие не оправдались, но ведь в первые послефевральские месяцы того, что случится позже, никто не знал. А о ситуации, которая сложится в культуре после Октября, даже и подозревать было трудно.

Ожидавшееся преображение не состоялось. Почему? Не слабость интеллигенции, как иногда думают, тому виной. Она была вовсе не слабой, и уж тем более не малоактивной. Вспомним поистине героическое сопротивление, которое мыслящие люди России оказали большевикам в ходе Гражданской войны. Причины трагической для нашей духовно-интеллектуальной жизни неудачи — в другом, они коренятся в самых общих проблемах русского исторического развития.


ОКТЯБРЬ: УТРАТА СВОБОДЫ

Октябрь ныне нередко называют переворотом, но именно он был подлинной революцией, во всяком случае — в области культуры. После захвата власти большевиками закончилась русская культура в тех её границах и с теми ориентирами, в которых она пребывала в течение более двух веков: от Алексея Михайловича до начала ХХ века. Конечно, тектонические перемены стали заметны далеко не сразу, в течение первых десяти лет многим казалось, что еще ничего не потеряно.Хотя почти сразу же проступило главное, принесенное Октябрем: запрет на свободу. Достаточно вспомнить «философский пароход» 1922 года, в ходе этой акции (вернее — целого комплекса акций) из страны насильственно выдворили более200 человек — цвет русской мысли и искусства. А может ли быть культура, тем более культура христианская, — без свободы?

Без свободы внешней — безу­словно, может, но вот без внут­ренней свободы, свободы «тайной» (как назвал её Блок в последнем своем стихотворении) — никогда. Октябрьская же революция не просто в немыслимых ранее масштабах ограничила внешнюю свободу, она боролась со свободой внутренней. Джордж Оруэлл в романе «1984 год» очень точно определил разницу между деспотией и тоталитаризмом: «Заповедь старых деспотий начиналась словами: „Не смей“. Заповедь тоталитарных: „Ты должен“». И не только делать, но и думать. Октябрь принес именно тоталитаризм. И перед художниками и мыслителями закрылся путь открытого творчества. Русская культура стала совсем другой.

Поделиться

Другие статьи из рубрики "ПОДРОБНО"

19 марта, вторник
rss

№ 2 (февраль) 2017

Обложка

Статьи номера

ПОДРОБНО
Неудавшееся преображение. Петр Бухаркин о культуре в 1917 году
Революцию усугубляйте, но Бога не забывайте. Митрополит Вениамин Федченков и революция
Два храма отца Василия. Приход и прихожане Серафимовского храма
/ Взгляд / Февральская революция: катастрофа или шанс?
/ Взгляд / Когда ктитор ушёл. Историк Сергей Фирсов о Февральской революции
ОБРАЗЫ И СМЫСЛЫ
/ Имена / Души на всё хватит. Актриса Нина Усатова об отце Василии Ермакове
/ Имена / Двадцать три из двадцати пяти. Воспоминания протоиерея Николая Конькова об отце Василии Ермакове
ЛЮДИ В ЦЕРКВИ
Дети, девушки и кошка. Приют для молодых мам в Новодевичьем монастыре
Цыганское призвание. Ансамбль "Лойко" и его лидер Сергей Эрденко
/ Приход / Храм на "книжном месте". Подворье Александра Свирского монастыря
ЧТО ЧИТАТЬ, СЛУШАТЬ, СМОТРЕТЬ
Век мой. зверь мой...
Музыка в феврале