Не за что биться, но есть чем делиться

На Десятой Советской

На 10-й Советской улице во дворе, среди жилых домов, ютится двухэтажный флигель, будто нарочно выстроенный буквой «Г». Местная достопримечательность — арт-центр «Гаркундель». Здесь правят музыка, искусство, свобода и, конечно, Олег Гаркуша.

Над лестницей на второй этаж за стеклом висит знаменитый «пиджак с орденами», полноправный участник многих концертов «АукцЫона», под ним — не менее знаменитые остроносые ботинки. Именно в таком виде Гаркуша когда-то стал лицом группы и остался им до сих пор. С самого начала он не пел и не играл, а резвился и плясал на сцене, трещал в трещотки, гудел в гуделки и этим задавал тон всему концерту. В свои шестьдесят Олег на сцене всё тот же эксцентричный и неугомонный вертун, плясун, резвун. После выступлений не спешит уйти, еще долго общается с почитателями и только потом дает себе время расслабиться. Его детище «Гаркундель» — не просто один из многих неформальных клубов, это благотворительный фонд развития молодежной культуры. Проходящие здесь события разнообразны. Мы застали камерную выставку графических работ художника Артура Молева, посвященную православным праздникам. Она открывалась под Псалмы и духовные песнопения. И хотя Олег Гаркуша не любит говорить о своей вере напрямую, за него это делают порой его киногерои, но чаще — дела и стихи.

Загадка стала явью, заметить не успел,

Что где-то чудесами наделал много дел.

Что где-то прошептал я зачем-то наугад,

Простите, виноват я, простите, виноват.

Зачем я занимался не тем, чем я хотел,

Зазнался и заврался, остался не у дел.

Краснею и бледнею, читаю по слогам,

А ведь еще успею, что надо, то отдам!

Я буду тихим-тихим, не трогайте огня!

Забудьте и простите, но только не меня!

Не надо пачкать душу, не надо лезть в нее,

Под белою простынкой виднеется лицо.

Засну, поставлю точку, махну кому-то вслед,

Обветренные губы откроются в ответ.

Отгадка стала былью, заметить не успел,

Не только над собою, над вечностью взлетел!

Олег Гаркуша. 2 ноября 1981 года.

Вот и он сам, радушный хозяин. Спускается, чтобы встретить и помочь расположиться, освоиться. Одновременно провожает группу гостей: автографы, совместные фото, просто разговоры обо всем — о музыке, о молодых талантах, о детстве и любви к собакам. Гаркуши хватает на всех. Звездная болезнь и снобизм — это не про него. Наконец, настало и наше время. Будем говорить.

Олег чем-то напомнил Алису в стране чудес, когда она выпила волшебную жидкость и здорово подросла: её голова согнулась, упершись в потолок, а ноги вытянулись. Но Алиса — благоразумная девочка, попавшая в страну чудес, а Олег Гаркуша, наоборот, странный мальчик, попавший в благоразумный мир, чтобы его слегка растрясти и растрепать.

Прикормленные старушки, Ленин и «демократы»

Я всегда был странным. Нет, сам я себя таким не ощущал. Но всё время слышал от других. Даже моя сестра как-то сказала Лёне Фёдорову (лидер группы «АукцЫон». — Прим. ред.): «Ты с ним осторожней, он странный». И в школе, и везде меня странным называли. А что странного? Я просто был всем увлечен, бегал по магазинам покупал марки или по букинистам охотился за книгами. Мне всё было интересно.

Или вот музыкальные журналы гэдээровские «Neues Leben» и «Melodie und rhythmus» — страшный дефицит. У меня в киосках «Союзпечати» были две прикормленные бабушки (прикормленные, потому что я им шоколадки давал), они мне оставляли журналы. В этих журналах были плакаты, «Beatles» например, или каких-то немецких групп. Собирал пластинки-«демократы» (виниловые пластинки музыкальных групп из соцстран. — Прим. ред.), они у меня и сейчас есть.

Если я с оказией покупал журнал, пластинку, это был такой кайф. Хотя первая пластинка, которую я купил в своей жизни копеек за двадцать, была с речью Владимира Ильича Ленина. Серьезно!

Но в чем моя странность была, не знаю. Может, в физиологии дело, в фигуре моей. Циркуль — не циркуль: длинный, худой. Ну и если говорить о внешнем виде, то году в 1983-м я уже был в такой битнической компании, то ли стиляги, то ли панки — Свинья, Алекс Оголтелый, Цой, Курёхин. Когда такие люди кругом, уже не чувствуешь себя каким-то странным, скорее своим.

Концерты в Рок-клубе были тогда редкие, мы ходили на все без исключения. Потому что, повторюсь, нам всё было интересно. А сейчас, скажу, простите, по-стариковски, никому ничего не интересно, за редким исключением. Даже группы отыграют, бывает, и сваливают знаете куда? Не веселиться, не общаться. В интернет. Каждый сидит в своем телефоне. Вот потому я и настаиваю на том, что у нас не клуб, а именно арт-центр. Не хочу сказать, что мы приучаем к культуре, просто у нас другая стилистика. Люди приходят слушать музыку, у нас выставки разные проходят, мастер-классы, кинопоказы с обсуждением, благотворительные мероприятия, много чего такого, что в клубах не увидишь. 

Гиперболоид Олега Гаркуши

Работать с детьми — очень важно. Интерес к жизни закладывается именно тогда, в детстве. И оно должно быть веселым. Было ли мое веселым? Я считаю, что да. Несмотря на кривотолки про то время, детство есть детство. Нам было чем заняться. Я ходил в кружок по лепке, играл на баяне, во дворе — хоккей, футбол, свалки, помойки, гаражи. Коллекционировал марки и, извиняюсь, винно-водочные этикетки. Удосужился даже попасть в милицию, после того как была украдена бутылка бензина. Это мы хотели с другом делать «Гиперболоид Олега Гаркуши». Денег на три бутылки не хватило. Друг купил одну, я вторую, а третью — в карман. Попался, отвели меня к директору, бабушке сообщили. Досталось мне тогда. Хотя правильно, нечего воровать! Понимаю и бабушку, и продавцов. Но даже прокатиться на милицейском козелке было хоть и страшно, но и весело одновременно. Поджоги какие-то устраивал, чуть квартиру не спалил, пытался свечки сделать для Нового года, но что-то не сложилось. Думаю, такие истории были тогда у всех мальчиков моего поколения.

Не хочу быть ретроградом, но когда еду в поезде, а рядом со мной мама с трехлетним сыном, и она с айфоном, и он, а в окно не смотрят, мне не то чтобы жалко — обидно. Как можно смотреть в экран и не видеть красоту за окном вагона?! Все-таки в детстве, в юности нужно учиться находить радость в окружающем, в простых вещах.

Я люблю гулять по городу. Останавливаюсь, смотрю на дома, разглядываю детали, балкончики. Думаю, что именно это всё впитывается в человека. А информация из интернета нет, её прочитал — и забываешь через секунду.

Пусть будет у меня немного солнца

Пусть будет у меня большая птица

Красивая такая и певчая притом

Пусть будет у меня прерыжая лисица

И маленькая мышка с большим котом

Пусть будет у меня немного неба

Пусть будет у меня Cвятая Дева

Пусть будет у меня немного солнца

Пусть будет у меня большая птица

Олег Гаркуша, стихи из альбома «Гаркундель». 1998 год.

Интерес важнее мастерства

Почему в 1980-е годы появилось столько интересных и нешаблонных коллективов? Никто не ответит. Не было ни магазинов музыкальных, ни студий, репетиционные точки находили с трудом, ездили часто репетировать куда-нибудь далеко за город. А теперь всё есть. Только никому ничего не интересно. Многие играют хорошо, поют хорошо, но скучно, без изюминки. Все упакованы, хвалятся своими инструментами, ну и что? Хорошие песни, они ведь не от этого рождаются. Вон у Цоя всё просто было. Музыка элементарная, два аккорда, и слова простые. Но уже какое поколение его слушает, и дальше будут слушать.

Я иногда ради смеха говорю молодым музыкантам, что хорошо бы у них всё забрать, и тогда, может, появится интерес. Он всем движет. Интерес важнее мастерства.

Нельзя начать делать что-то стоящее, прикидывая, как будешь собирать стадионы, давать интервью, как про тебя будут снимать кино. Надо просто писать песни, просто репетировать, делать то, что в кайф, и ни о чем не думать. И мы тоже так начинали.

Но главное даже не это, а, как ни странно, случай. Его величество случай. Без него никуда.

Жизнь, вымощенная случайностями

Всё важное в жизни начинается со случая. В моей — точно. При этом случай может быть, на первый взгляд, как раз драматичный, а всё равно приведет куда надо. Примеры? Пожалуйста. Увлекся я музыкой, ходил по магазинам, случайно в «Мелодии» на Невском увидел афишу, что идут лекции о звукозаписи. Пошел на лекции, там познакомился с Андреем Бурлакой (музыкальный критик, историк советской и российской рок-музыки. — Прим. ред.), а он меня привел в Рок-клуб.

Или вот еще. Я занимался дискотеками, вел их, но нужна была корочка. Пошел учиться на курсы, подготовил программу, защитил, мне выдали удостоверение, и мы с тем же Бурлакой и другими людьми пошли брать интервью у Бориса Гребенщикова. Его тогда после фестиваля «Тбилиси-80» выгнали отовсюду, откуда можно, и он сторожил баню на улице Некрасова с большой восточно-европейской овчаркой. Мы пришли к нему, задали вопросы, потом я спросил, можно ли переписать у него записи, он ответил, что магнитофон сломан. Я пришел к нему снова, с человеком, который починил его магнитофон. Мы подружились, я стал приносить ему пластинки, он переписывал. Потом у них возникла ситуация, что было негде репетировать, а группа «Фаэтон» (будущий «АукцЫон». — Прим. ред.) репетировала в клубе «Ленинградец» на Фурштадтской, и они пришли туда же, к нам. Сначала мы отыграли, они нам покивали, мол, «хорошо, хорошо». Потом они играли. Мы рты пооткрывали и сказали, что никогда так же не сможем. А они нас спросили: «А вы чего в Рок-клуб не вступаете?». Ага, мысль. Сбегали в магазин за портвейном, выпили, посидели, написали заявку в Рок-клуб, в мае 1983 года нас записали, а в ноябре мы там выступили. При этом не очень удачно, от нас как раз ушел вокалист, был другой басист и новый барабанщик. С точки выгнали, аппарат украли. Вешайся не хочу. Мы не повесились. Через некоторое время появился Сережа Рогожин, пришел саксофонист Коля Федорович, басист пришел из армии. В этом составе мы сделали новую программу, снова выступили в Рок-клубе. Все были в восторге. Мы получили приз за лучшую группу, приз за артистизм и так далее.

Да и в группу «Фаэтон» я попал случайно. Моя сестра встречалась с басистом, который ушел в армию, и пока там был, она вышла замуж за Лёню Фёдорова. Я уже писал стихи, Лёня музыку, получились песни. Вот так, по зернышку, по курочке, всё и сложилось.

Что есть, того и довольно

После Рок-клуба у нас был первый выездной концерт в городе Выборге. По тем временам, как если сейчас в Нью-Йорке выступить. До нас там были «Алиса», «Аквариум», «Странные игры». И вот мы поехали. Внимание, на электричке! Со всей аппаратурой. Потому что денег ни на какие машины не было. Зарплату дали, кстати, деньгами, редкий случай, но наш директор купил на них водки. Мы выпили, нас выгнали из гостиницы, мы приехали в город, а там уже слухи пошли, что группа «АкцЫон» хулиганская.

Потом ездили в Киев. Плацкартом, конечно. Там нам торт подарили. Мы ведь за выступления денег лет десять не получали. Но это было второстепенно. И комфорт тоже не был важен. У меня, например, и сейчас запросы не особенные. Не люблю презентации, фуршеты, мне больше нравится дома греча с сосисками или тушенкой. И курорты, заграница меня мало привлекают, хотя когда бываем, интересно, конечно. Но лучше всего мне на даче. Люблю в земле копошиться. Дача у меня простая. Не особняк. Дом строили по кирпичику родители моей жены. И меня всё устраивает. Мне мало надо.

Не люблю философствовать, не наделен таким интеллектом, как некоторые. Живу одним днем. Люблю по лесу гулять, наслаждаюсь природой. Сижу у речки. Возможно, я что-то думаю. А что, не знаю.

Я по жизни иду легко. Не в том смысле, что проблем нет. Они есть всегда, и я их переживаю. С «Гаркунделем» проблем было очень-очень много. Или с алкоголем. Если бы я не остановился в 1996 году, ничего бы не было. Ни «Гаркунделя», ни дебютного альбома моего «23», на шестом десятке записанного. Не было бы книг — «Мальчик как мальчик», «Ворона» и новой, вот только вышла, с рисунками Гаврилы Лубнина, «Баба-Яга» (так меня в детстве называли). Не было бы, не было бы, не было бы. Если бы я не остановился. Вот что я всё время помню.

Времена были тяжелые. Многие умерли. Почти все, кто пил, кто кололся. Я счастлив, что жив.

Не туристом, не артистом, обычным алкоголиком

А жив я тоже благодаря случаю. Всё было очень просто. Просто и не очень. Мне было предложено съездить в Америку в реабилитационный центр. Я еще думал, надо мне это или не надо. Потому что, по большому счету, мне было хорошо. Девяностые годы прошли для меня просто отлично, только мимо. Ничего не помню. Я пил с утра до вечера, запоями, с белыми горячками, всё было. И тут это предложение от американцев. Они приехали сюда, было что-то вроде собеседования. Без всякой пропаганды трезвости они стали рассказывать, что не пьют уже больше двадцати лет, что есть такие анонимные алкоголики, где реабилитация строится на полной свободе, можно посещать занятия, можно не посещать, можно уйти в любой момент, а можно остаться. Почему бы не попробовать. От меня требовалось только сказать «да» и признать, что я алкоголик. А это не так легко, ни один алкоголик себя таковым не считает. Я недолго помучился, размышляя, и согласился.

Нужно было ехать в Америку, мероприятие дорогостоящее. Кто же платить будет? Денег у меня не было. Говорят: «Мы заплатим». Дело в том, что жил тогда один замечательный человек — Лу Бентл, меценат, миллиардер, он тоже был когда-то в обществе анонимных алкоголиков и после этого стал помогать людям с такой же бедой, в том числе в Советском Союзе. Как правило, это были писатели, художники, музыканты. Благодаря ему более трехсот человек съездило на реабилитацию. Первыми поехали «митьки», вторыми, по-моему, группа «ДДТ» в полном составе, потом я, потом другие люди. Не все справились. Кто не справился, умер. Мне помогло.

Никаких раздумий, особенных усилий с моей стороны не было. Помню, там, сидючи в беседке, смотря на всю красоту необыкновенную того места, где находился, вдруг подумал, как вообще произошло, что я оказался в Америке, не туристом, не артистом, а просто обычным алкоголиком? В общем, захотелось жить. И с того далекого 1996 года я не употребляю алкоголь, чему искренне рад. Продолжил бы — и умер через пару лет, однозначно.

По возвращении мы с компанией как-то сидели за столом, я взял в руки бутылку, чтобы переставить подальше, и вдруг заметил, как на меня смотрит жена. Такой ужас во взгляде! Тогда я понял, сколько бед принес алкоголь моим близким.

И путь мой совсем не сладок

И в груде древних развалин

Найдется масса загадок

И стая моих ошибок

Плетется за мной, хоть ты тресни

А я весь в соплях и ушибах

Пою свои странные песни

Олег Гаркуша, стихи из альбома «Гаркундель». 1998 год.

Так надо

Изначально программа анонимных алкоголиков была более религиозная, но это некоторых отпугивало, появлялось опасение, а не секта ли. Поэтому религиозную часть немного упростили. Но в одной из традиций, в одном из двенадцати шагов есть примерно такая фраза: «Принимай Бога, как ты Его понимаешь». Для меня Бог может быть в чем угодно, да во всем, наверное. Я очень аккуратно стараюсь говорить о религиозной составляющей. Но да, я верующий человек. Перед каждым концертом делаю так (крестится). Что-то там свое говорю. Наверное, всё не совсем правильно, но как чувствую. Мне так надо.

Тебе помогли, помоги и ты

Если уж мне помогли попрощаться с алкоголем, значит, и я должен помогать. Хотя чем я помогаю? Просто разговариваю с людьми. Как ни странно, это работает. Некоторые после таких бесед перестали пить. Например, однажды мы в Таллине выступали, там были наши друзья с человеком, который, скажем, попивает. Так сложилось, что мы просто шли с ним вдвоем до гостиницы, я ему рассказал свою историю. Потом мне звонит наш общий приятель и говорит: «Ты что с ним сделал? Он пить бросил». И не пьет уже много лет. Понимаете? Я не гуру никакой. Просто человек вслушался в мои слова. Таких историй много. Люди иногда подходят и говорят: слышал вас по радио, по телевизору, больше не пью. Это классно!

Я член попечительского совета «Дом надежды на горе», но пока он не работает (закрылся на время коронавирусного кризиса. — Прим. ред.), мы ездим к ребятам с концертами, возим музыкантов, которые сами имели проблемы с алкоголем. Не только играем, спикерим, в смысле рассказываем, как оно всё было у нас. И вот что интересно, когда ты говоришь, еще больше закрепляешь свою собственную трезвость.

Мне кланяются — я кланяюсь

Я живу в центре города. Трехэтажный дом. На первых двух этажах коммунальные квартиры, люди там меняются, много приезжих. Когда я им говорю «здравствуйте», они почему-то пугаются, будто я их убивать собрался. Потом привыкают, тоже начинают здороваться.

С прохожими, бывает, разговариваю. Вот вчера возвращался из «Гаркунделя», остановился поговорить с человеком. Он припомнил, что лет тридцать назад мы выпивали вместе у битломана Коли Васина. А теперь он тоже не пьет. Духовник у него где-то рядышком живет.

Я вообще люблю людей. Думаю, если Боженька дал тебе талант и ты его в народ несешь, в массы, это не повод гордиться чем-то. У меня нет понтов, понимаете. Я хожу по Питеру, как по деревне: мне кланяются — я кланяюсь, со мной здороваются — я здороваюсь, заговаривают — отвечаю, сфотографироваться — ради Бога. Приходит человек, говорит: «мечтал вас потрогать», — да пожалуйста. Ведь я такой же, как они.

Чем интересен человек — умом, силой, своим чувством, волей? Всё не так. Доброта, доброта. За это можно воевать, доказывать своё из года в год. За неё можно умереть. В каждом ли из нас существует доброта? Я думаю, нет. Доброта (внутренняя) очень далека от нас. Она выходит на свет лишь тогда, когда это очень необходимо. Так в чём же дело? Откроем сердце всем, каждому встречному, и всё будет прекрасно. Люди все, все станут добрее, ближе…

Белый стих Олега Гаркуши, ставший частью песни «Долги» группы «АукцЫон»