Наука и патриотизм

Неизвестная русскому читателю заметка «Наука и патриотизм» христианского мыслителя, журналиста и писателя Гилберта Кийта Честертона описывает опасность раздутой национальной гордости и учит различать национализм любви  и национализм ненависти.
Раздел: Lingua Sacra
Наука и патриотизм
Журнал: № 3 (март) 2014Страницы: 24-26 Автор: Тимур Щукин Опубликовано: 26 марта 2014
В церковной общине мы перестаем быть «эллинами», «иудеями», русскими, англичанами, — становясь братьями во Христе. Это в теории. А на практике — все ли могут отодвинуть свою национальность на второй план? Да и для чего? Ведь патриотизм это достойное чувство! Неизвестная русскому читателю заметка «Наука и патриотизм» христианского мыслителя, журналиста и писателя Гилберта Кийта Честертона (1874–1936) описывает опасность раздутой национальной гордости и учит различать национализм любви — вполне совместимый с самым возвышенным, христианским идеалом — и национализм ненависти.


Заметка-предсказание
В 1901 году к молодому Гилберту Честертону пришла слава. Он уже пару лет писал эссе для крупнейших английских газет — Daily news и The Speaker. И привлек внимание публики, которая своими бесконечными письмами в редакции обоих изданий вынудила Честертона издать сборник газетной эссеистики отдельным томом. В этот сборник вошла и написанная 
2 февраля 1901 года заметка о новой книге Карла Пирсона «Национальная жизнь с точки зрения науки».

Помимо того что Пирсон был выдающимся философом-позитивистом, основателем математической статистики и основоположником биометрии, он разработал теорию о том, что в основе развития человечества лежит конфликт между расами, в результате которого одна — и физически, и духовно более одаренная — создает высокоразвитую цивилизацию, а вторая погибает. Поэтому, считал Пирсон, государство при помощи ученых должно направить свои усилия на улучшение качества «человеческого материала» в стране. Иначе Великобритания теряет свое место мирового гегемона. Проще говоря, Пирсон был одним из столпов расизма, того учения, которое в куда более популярной форме излагается в книгах Адольфа Гитлера и Альфреда Розенберга.

У Честертона не было ни научной степени, ни даже университетского образования. И этот недоучка в нескольких абзацах газетной заметки наголову разбивает ученого с мировым именем. Можно только удивляться тому, как простой журналист за 30 лет до прихода Гитлера к власти распознал в модной социологической теории грядущую мировую бойню.

Сам Честертон, кстати, отнюдь не был чужд национальной гордости. Будучи носителем традиционного аристократического национализма, он сам формулировал его так: «…любовь к чужим народам — одно, подражание чужим народам — другое. Все хорошие люди любят чужие народы; многие плохие люди отказываются от своего. Чтобы стать интернациональным, надо быть национальным… Чем больше человек восхищается чужой страной, тем меньше хочет он ей подражать — он знает, что в ней есть неповторимые глубины, которых не перенять чужеземцу» («Француз и англичанин»). Писатель различал национализм любви — вполне совместимый с самым возвышенным, христианским идеалом — и национализм ненависти, который «с научной точки зрения» описан у Карла Пирсона.


Профессор Пирсон в своем исследовании жизни наций, руководствуясь самыми лучшими побуждениями, решительно отстаивает великий принцип выживания мерзейшего. Его замечания о том, что опасно позволять размножаться физически «худой породе», ведут — хотя это не совсем отчетливо выражено — к той идее, что и жизнь, и любовь человечества основаны на принципах прямо-таки животноводческих. Прав он или нет, на наш непросвещенный взгляд, зависит от того, желаем ли мы увидеть и в человеке, и в скотине одну и ту же манеру мысли, один и тот же культурный уровень. Добродетели, которых мы ныне ожидаем от коров, немногочисленны и просты, и потому мы придерживаемся определенного сообразного природе статус-кво. Если нам когда-либо приспеет нужда в коровах, пишущих стихи, коровах, строящих гостиницы, коровах, выступающих в парламенте, мы, возможно, установим другой статус-кво.

Кстати на ум приходит еще один пример того, сколь непригоден биологический критерий для такой умной вещи, как цивилизация. В начале этого века родился человек, который едва ли день в своей жизни провел в полном здравии. Превосходный пример «неприспособленного» существа, каковое иные мудрецы придушили бы из чистого сострадания. Этим человеком был Чарльз Дарвин, согласно чьим трудам эти мудрецы и организуют свою деятельность. До их идеалов никому бы не было дела, если б они не имели привычки действовать этим идеалам вопреки. Если это не полный абсурд, тогда мы уж не знаем что и сказать.

Однако ошибка профессора Пирсона лежит глубже. Конечно, в каком-то смысле, где борьба, там и сильный. Но сила льнет, как банный лист, к нашим — эгоистичным и альтруистичным — притязаниям, и отнюдь не рождается из попыток переменить наши притязания в угоду природе. Мамонт в первобытной конкуренции мог и не иметь большего успеха. Но склони он вдруг голову набок и задумайся, не находятся ли мамонты на грани вымирания, сложно было бы тогда найти животное менее удачливое. Биологическое разнообразие порождено животными, которые со слепой храбростью отстаивали идеалы самости или семьи, а не подражали свежим выпускам модных журналов. Лось не расхаживал, приговаривая: «Рога — это вчерашний день» или «Все лучшие нынче — с раздвоенными копытами». Он просто совершенствовал имеющиеся у него средства самозащиты. Первое правило покорителя природы — соответствовать своей природе. Но для нас вовсе не естественно превращаться в расу хладнокровных вооруженных наукой убийц. Мы — как раса — разработали собственный набор идей, одна из которых заключается в том, что для ума с широким кругозором слабый так же ценен, как и сильный. Ястреб без стеснения мог бы съесть дрозда, по той простой причине, что ястребу (птице без слуха и голоса) наплевать на вокальные данные жертвы, единственное, что он может сделать с дроздом, — съесть его. Но у поэта биологических причин съесть дрозда не больше, чем съесть композитора Падеревского.

Точно так же смотрит профессор Пирсон на международную политику, в которой он, конечно, одобряет подавление и изгнание более слабых или более «варварских» народов. Сильнейшее возражение против великого принципа биологической морали, принципа «падающего толкни», заключается в том, что это не только жестоко и нагло, но еще и постыдно. Толкнуть падающего значит совершить нечто, что никому из нас не нравится, за что мы не будем себя уважать. И это только потому, что наши сердца полны звериным страхом перед природой. Поколения научного человеководства откажут и в крупице храбрости народу, не имеющему моральной независимости, сгибающему колени при виде более сильной расы. Глупо предполагать, что природу можно обмануть, — что если наш шлем венчает лев, то она не увидит в сердце затравленного зайца. В этом достойная осуждения и разрушительная слабость современной борьбы наций. Великие империи триумфально наступают, размахивая флагами, бряцая орудиями войны, со всей стремительностью атакуют, чтобы завладеть миром. И хотя в первое мгновение кажется, что ничто не способно устоять перед натиском человеческой отваги, после же тотчас мы осознаем: этот величественный национальный порыв — вовсе не наступление, а бегство. И сквозь гудение всех медных труб в тылу можно расслышать рев — это великий дьявол, готовый схватить неудачника.

Мы горячо поддерживаем профессора Пирсона в том его мнении, что патриотические чувства — это не то, чего стоит стыдиться. Но мы не можем согласиться с тем, что именно эта сентенция особенно актуальна сейчас. Насущная проблема современности не в том, что люди считают патриотизм чем-то постыдным, а в том, что они выработали такую разновидность патриотизма, которой стоит стыдиться. Когда же профессор Пирсон говорит, что его позиция не отвратительна и не аморальна, поскольку он-де желает утверждения мира и дружбы между согражданами, он впадает в одну из самых старых ошибок рационализма, — мнение, что душа разделена на водонепроницаемые отсеки. Он утверждает, что мы должны притеснять и истреблять народы, которые слабее нас, и при этом культивировать великодушие и симпатию по отношению к жителям нашей страны. С тем же успехом он мог бы сказать, что отцу следовало бы перерезать горло своим новорожденным детям через одного, и при этом культивировать великодушие и симпатию по отношению к оставшимся в живых. Здравый смысл подсказывает, что если бы аргументами некой философии отца и впрямь заставили действовать подобным образом, столь тошнотворным было бы унижение от этого процесса, столь порочным конфликт между невыносимым стыдом и позорным страхом, что, воздерживаясь от любого проявления добрых чувств, он мог бы разве что удержать себя от сумасшествия. То же самое с национальным самосознанием. Если когда-либо мы дойдем до такого эмоционального состояния, что с совершенным безразличием или равнодушным удовольствием станем слушать, как с жалким героизмом, сплотившись вокруг своих грубых знамен, умирает народ храбрых варваров, — мы сможем быть практически уверены, что процесс замораживания начался, и закончим мы тем, что будем с той же холодностью слушать, как умирают храбрые англичане вокруг Юнион Джека.

Рекрутский плакат работы В. А. Роджерса, опубликованный в 1917 году в газете New York Herald. На нем — гигантский германский солдат в окружении мертвых тел и надпись: «Только флот  может это остановить»
Для военной пропаганды характерно обезличивание противника, изображение его в виде чудовища. Пример этого — рекрутский плакат работы В. А. Роджерса, опубликованный в 1917 году в газете New York Herald. На нем — гигантский германский солдат в окружении мертвых тел и надпись: «Только флот может это остановить».

Да, в прежние времена люди убивали своих врагов без угрызений совести. Но это потому, что они не отдавали себе полного отчета в содеянном. Ведь пока они верили, будто французы это бесы, они могли счищать французскую кровь с рук столь же легко, как и грязь. Но теперь-то, когда они узнали, что французы вовсе не таковы, некогда естественное стало противоестественным. Для средневековых католиков было совершенно естественно истреблять альбигойцев как гнусных обманщиков человечества. Но нелепо думать, что если англикане вдруг начнут жечь и пытать уэслианских методистов, то не понесут от таких поступков никакого морального ущерба. Если они все же сделают это, то не от веры, но от страха, от деспотической философии профессора Пирсона.

Этический террор создает атмосферу, чуждую здоровью и силе. Мы верим в то, что моральный поступок базируется на чувствительности, по той простой причине, что на ее основе жизнь вернее всего становится здоровой и полноценной. Например, человек, который приобретает целомудрие от созерцания Девы Марии, имеет куда более высокий уровень моральной гигиены, чем тот, кто уцеломудривается благодаря «Привидениям» Ибсена. Потому что первый концентрируется на красоте, силе и очевидном благе, а второй — на уродстве, немощи и болезненном извращении. Обычно в таких случаях сентиментальность оказывается куда более практичной, чем «практицизм». Террорист, будь он реалистом, который с помощью террора учит нас воздержанию, или профессором социологии, который с помощью террора учит нас мужеству, или обычным анархистом-бомбометателем, который с помощью террора учит нас гуманизму и дружелюбию, — в духовном смысле всегда один и тот же человек. Он никогда не преуспеет: он думает выдернуть чеку, а на деле ломает хребет несущей оси колеса.

И как воодушевление чем-либо здоровым приносит человеку здоровье, так и воодушевление чем-либо благородным делает нацию храброй. Наполеон сформулировал основной принцип школы профессора Пирсона, когда сказал, что Бог на стороне больших батальонов. Но тому, что Наполеон пал даже перед такой посредственностью, как Веллингтон, послужил причиной простой факт: человек принципа с неизбежностью стремится жить дольше человека судьбы. Веллингтон был выразителем национальной силы, потому что цепко держался за нечто лежащее за пределами сиюминутных обстоятельств, пусть это нечто и было не более чем несколько искусственной концепцией джентльмена.

Британский плакат антигерманской направленности
Британский плакат антигерманской направленности, созданный Дэвидом Вилсоном в 1919–1920‑х гг. Текст на нем гласит: «Помни! Однажды германец — германец навсегда. Каждый работающий германец — это простой британского рабочего. Каждый проданный германцем товар — это товар, не проданный англичанином».

В давние времена люди часто могли быть жестоки к своим врагам и не испытывать при этом морального надлома, потому что их умы были ограниченны, а желания суровы. Но ничего, кроме морального надлома, не приносят жестокие поступки, когда желания гуманны. Вот здесь и кроется слабость практического применения теории национальной жизни профессора Пирсона. Она — для носителей той идеи, что упертость — результат селекции, но не для тех, кто всегда, сознательно или бессознательно, выжидает понимания, откуда подует ветер мироздания. Остроумная мирская — хоть и облеченная в богословский язык — истина заключена в старой пословице «Где для человека тупик, для Бога простор». Ведь только у тех, кто в борьбе за существование держится еще десять минут после того, как все пропало, начинает появляться надежда. Человек, который любит свою страну за ее мощь, всегда подобен ненадежному поклоннику, мужчине, который любит женщину за ее деньги. Благодаря этой малопригодной философии мы можем во всей красе увидеть национальную или имперскую силу, но венец окончательного триумфа и неложное благоволение природы может снискать только тот, для кого борьба никогда не кончается, кто игнорирует приметы и презирает звезды. 


Все фотографии

Поделиться

Другие статьи из рубрики "Lingua Sacra"

29 марта, пятница
rss

№ 3 (март) 2014

Обложка

Статьи номера

СЛОВО ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА
Слово главного редактора (март 2014)
ПРАЗДНИК
Покаянный канон святого Андрея Критского
3 марта — Начало Великого поста
АКТУАЛЬНО
Молитва за решеткой
Где соберется русский остаток?
ПОДРОБНО
/ Острый угол / Паралимпийцы: подвиг души и тела
/ Интервью / «Вода живая» и Markscheider Kunst
/ Интервью / Наука неограниченных возможностей
/ Крупный план / Друг с неопределенным статусом
ОБРАЗЫ И СМЫСЛЫ
/ Lingua Sacra / Наука и патриотизм
/ Имена / Просветитель Германии
/ Умный разговор / Вся сила небесного света
ЛЮДИ В ЦЕРКВИ
/ Ленинградский мартиролог / Протоиерей Владимир Рыбаков
/ По душам / Главное, что у человека внутри
/ Приход / Храм иконы Божией Матери «Державная»
/ Служение / Открыть Тян-Шанского
/ Служение / Cветлый старец
/ Место жительства - Петербург / Новый дом библиотеки
КУЛЬТПОХОД
/ День седьмой / Время сугубой благодарности
/ Анонсы и объявления / Презентация мартовского номера епархиального журнала "Вода живая"