Матушки монахини и двадцать братьев
БОЛЬШАЯ СТРОЙКА, НОВЫЙ ПОЧИН
— Как было дело? 16 лет назад приехали я, матушка Мария, которой в прошлом году исполнилось сто лет, матушка Стефанида и двадцать наркозависимых. Денег — ни копейки. Поэтому, что здесь построено — это Господь строит. И вдохновляет, и вразумляет, и сил дает. Бывает, что люди в городе церковь не могут никак построить, а в этом лесу, где за всяким гвоздем ехать семьдесят километров, — есть. Значит, дело нужное, — говорит управляющая монастыря монахиня Силуана (Фролова).
Идея помогать наркозависимым пришла возродителю Покрово-Тервенического монастыря и тогдашнему его духовнику, а ныне епископу Благовещенскому и Тындинскому, Лукиану (Куценко). В 1997 году обитель открыла в Пирозере, где еще с прошлых времен сохранилась церковь, скит. Храм, правда, пришлось возводить почти заново, настолько плохим было его состояние. Вновь отстроенную церковь освятили в честь иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша».
Работа и созидание в скиту считается обязательным условием очищения. Каждый день, кроме воскресного, после утренней службы реабилитанты идут на послушания: сеять, сажать, готовить еду, строить, заготавливать дрова. В скиту стараются жить на своем, сводить к минимуму заботы о покупках в Лодейном Поле или Петербурге. Так, кирпичи для строительства уже делают сами, а пекарня только строится. Главное, что всякий насельник, создавая свой дом своими руками, уже чувствует себя привязанным к нему. Можно уйти, всё бросить, но это уже не так легко.
ИРИНА И НАДЕЖДА
— Я не понимаю тех, кто сюда приезжает, остается на несколько месяцев, возвращается в город, начинает по новой, потом снова возвращается. Получается, ты занимаешь чье-то место, место кого-то, кому бы это действительно могло помочь. Такая тебе жизнь нужна или другая, ты реши, — рассуждает Ирина, одна из двух живущих в скиту женщин.
Когда-то их было больше, и здесь даже зародилось несколько семейных пар, но мать Силуана признается, что сопутствующие сложности ее утомили. Итого, теперь женщин две, в порядке исключения: Мария, главная по кухне, и Ирина, которая однажды пришла сюда за последней надеждой. За много лет до того в скиту реабилитировался ее молодой человек:
— Когда его привезли, он был как тень, — вспоминает она. — В баню его втроем вели — двое по бокам, один сзади поддерживал. Думали, не жилец. Ничего, выжил, а потом стал старшим братом здесь. Такая сила воли была. Вернулся в город ко мне, я еще кололась, он — нет.
Жених возил Ирину в скит, звал остаться, но ее вроде как не привлекло ничего, напугала дисциплина, кажущаяся скудость «развлечений». Она уехала и еще четыре года жила в городе по-старому. Вставший на путь трезвости сожитель в конце концов ушел к другой женщине, у Иры осталась только престарелая мать. Появилась даже работа, но положение казалось невыносимым, и все эти годы внутри жило воспоминание о другом месте, где всё иначе. Она пришла и осталась.
У Ирины четырнадцатилетний стаж наркомании. Теперь, говорит, уже не хочется притрагиваться к наркотикам. Когда же возникает соблазн уйти из скита в мир, от послушаний и насельников, она вспоминает евангельские слова о том, что «много званых, да мало избранных» (Мф. 20, 1). Ирине хочется думать, что шанс выпал ей не зря.
СИЛЬНАЯ ПОЛОВИНА
Когда человек, что называется, «переломался», когда решил, что ему больше не грозит искушение, наступает самый сложный момент. Многие возвращаются в Петербург или в родной город «отдыхать», работать, к старым друзьям. Все считают, что могут удержаться.
— Бывает, поехал с желанием жить нормально — и не смог. Жизнь засасывает, перестаешь ходить в церковь, молиться. Я им говорю: произносите хотя бы «Господи, благослови!», уж без этого-то из дома не выходите. Враг ведь таится и готов ударить в самый неожиданный момент, — говорит мать Силуана.
Она показывает стенд с фотографиями на стене, напротив входа в свои покои. Около пятидесяти снимков молодых людей, которые строили скит, трудились и молились здесь, а теперь покинули этот мир. Мало кто умер именно от наркотиков: большинству отозвались болезни, нажитые за годы безответственной жизни. Мать Силуана помнит их по именам, помнит, какие они были и как погибли, говорит пару слов о каждом, водя указательным пальцем от одной карточки к другой.
Меньше двадцати лет работы и сотни человек, прошедших через опыт очищения в скиту. На вопрос о том, сколько из бывших здесь действительно реабилитировались, настоятельница отвечает: «По крайней мере, половина». Есть те, кто добился успеха в обществе, есть бизнесмены, помогающие монастырю деньгами, есть один бывший наркозависимый, который стал монахом и настоятелем храма. Человек сорок, говорят, приезжали сюда на минувшую Пасху.
ОН НЕ ХОЧЕТ В БОЛЬШУЮ ТУСОВКУ
Сколь разные судьбы были у тех, кто покинул обитель, столь же непохожие истории у тех, кто приезжает сюда сегодня. В возрасте от «двадцать с чем-то» до «за шестьдесят», сироты и дети из богатых семей, сидевшие в тюрьмах и жившие без забот. Дмитрию двадцать восемь, он говорит, что у него в жизни было всё: богатые родители, квартира. Папа с мамой однажды буквально оставили его перед монастырскими воротами. Что искать в жизни, когда всё есть?
— Здесь жить намного тяжелее, чем в городе. Намного. Именно общаться, взаимодействовать. Скажешь кому-то не так, а он сидел, допустим, двадцать лет. Под тридцать человек тут, и все разные. И никого нельзя исключить — это подобно кубику Рубика, где, упустив одно звено, ты уже никогда не соберешь целое. Поэтому, вместо того чтобы подливать масла в огонь ссоры, начинаешь думать: что я делаю не так? Где я задел ближнего? Со временем понимаешь, что обида, злоба в тебе — это невыносимое ощущение, ты не можешь жить с этим.
Мы говорим о кино, о видеоиграх, «фэнтези». Дима, кажется, даже моложе и «современнее» многих своих сверстников, только возвращаться в большой город и в большую тусовку уже не хочет. Его пугает, что люди за день в городе могут ни разу не посмотреть тебе в глаза — кассиры в супермаркете, прохожие, попутчики в метро. Там, говорит Дима, быстро растворяешься, привыкаешь, погрязаешь в этой отчужденности.
— Конечно, надо учиться нести с собой этот дух братства, надо жить в миру, как здесь. Сказано, что, если сам спасешься, вокруг тебя спасутся тысячи. Когда-нибудь я буду готов.
Ладить с товарищами тяжело, тяжело работать, тяжело быть одному со своими мыслями — и при всем этом настроение в скиту ни капли не тягостное, не ощущается утомления и озлобленности. Все чему-то будто бы рады, может быть — как раз своей тяжелой работе. Конечно, жизнь — не только работа и молитва. Есть и отдых, и беззлобные перешучивания, и библиотека, и кинозал. Выбор фильмов в видеотеке, кстати, вовсе не пуританский, но насельники говорят, что совсем уж бессмысленное кино не хотят смотреть сами. Есть в скиту, неожиданно, место для курения — чего не запретишь, того не запретишь.
НЕПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Наступает суббота, в этот день все трудники чуть ли не впервые за полгода выезжают за пределы деревни, купаться на озеро. Путь туда — на внедорожнике и тракторе, мимо лесозаготовок, по таким дорогам, где и пешком ходить боязно. Озеро большое и совсем еще холодное, но некоторые купаются, и все катаются на моторной лодке. На такой скорости кажется, что тебя не слышно, как ни кричи, вода, проносящаяся за бортом, представляется твердой, как асфальт. На берегу костер, шашлыки. В веселой суете пробуешь с кем-то разговориться. У Артема жена и дочь, сегодня они приехали его навестить. Он говорит, что двенадцать лет кололся безудержно, а здесь прозрел.
— Утром молишься, и после чувствуешь себя обновленным, очистившимся. Затем работа, приятная усталость. Помолился и на боковую. Нет времени для навязчивых мыслей, для праздности. Праздность в городе — это сразу всё насмарку.
Николаю исполнился 31 год, он в скиту с сентября и надеется остаться до следующей Пасхи. Он уверен, что, не попади сюда, очутился бы за решеткой. Теперь же дистанционно учится на правоведа, осенью нужно будет ехать сдавать экзамен. После будет новая жизнь, новая работа.
— Сюда привела мать, она верующая, а я не верил. После поверил, когда помогло. Что помогло? Молитва. Когда молиться стал со всеми.
Грише двадцать лет, он из Москвы, и он младший из насельников. Его тоже привели сюда родители. На руках и ногах самопальные татуировки, в том числе — с наркотической символикой.
— В городе скучно, и что делать еще, когда в компании все торчат, — просто поясняет он свою проблему.
Больше всего, по его собственным словам, в монастыре пока ему нравится не работа, а отдых, а к церковным службам он относится равнодушно. Тем не менее, настроен Гриша очень серьезно: в скиту он хочет пробыть два года. Слышал, что столько надо, чтобы отказаться от привычки.
Поодаль сидит на бревнышке пожилой худощавый мужчина в очках. Спрашивает иронически: «Хотите услышать печальную историю?». Говорю, что можно не печальное, а хорошее, про это место, например.
— Это необычное место, «родное» место. Место, объединившее людей, верующих в Господа нашего Иисуса Христа и желающих избавиться от греха. Случайностей в жизни не бывает, и вы здесь, видимо, неслучайно.
Он вспоминает, как здесь когда-то были тележурналисты, начавшие свой репортаж со слов: «Мы одни в лесу, а вокруг нас — двадцать наркоманов»:
— Почему он не возмущается, когда каждый день в миру сталкивается с сотнями наркотизированных людей — своими коллегами, друзьями, начальниками? Наркомания — это зеркало общества, общества стяжательства. Дети этого общества стремились к чему-то другому, к любви, и нашли себе ловушку.
Мой собеседник еще говорит о Достоевском, о «месте, куда можно пойти» из «Преступления и наказания». Кто-то проходит мимо и называет говорящего «Фёдор Михайлович», и я думаю, что так собратья прозвали его в шутку. Оказалось, действительно Фёдор Михайлович. Потом мне говорят, что он объездил все монастыри, и что он очень хороший портной, шил и облачения для монахинь Покрово-Тервенического монастыря.
— Место, куда можно пойти — куда это? К Богу. Здесь как раз такое место, такая ситуация, созданная искусственно. Таких мест должно быть больше, чтоб люди знали: можно жить иначе, чем они привыкли.
Компания на озере шумит и веселится так непосредственно, что издали можно подумать: люди выпили. Конечно, ничего подобного, никакой агрессии и напряжения в воздухе. Лодка, бороздившая озеро, вдруг останавливается. Сын насельницы Марии, маленький Макар, не удержался на носу и упал в воду. Оказывается, он не умеет плавать. Не умеют и многие из тех, кто остался на берегу. С лодки спрыгивает человек, доплывает до мальчика, держит его, но до берега еще далеко — замерли на середине озера. Фёдор Михайлович в одежде бросается в воду, быстро доплывает до них, помогает вытащить ребенка на берег. Тревожная суматоха сменяется радостно-возбужденной, все поздравляют Макара, который отлично держался на воде и практически научился плавать.
— Я больше в воду не полезу никогда! — говорит спасенный.
— Почему? Всё же обошлось, будешь еще плавать, — увещевают его старшие.
ПОСИЛЬНАЯ ВЕРА
На следующее утро в храме иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша» идет Литургия. Совершающий службу иеромонах Никифор (Олухов) живет в скиту три года. Певчими в храме выступают насельники — здесь большинство тех, кто вчера веселился на озере. Завтра будут новые послушания. Гриша стоит позади всех, у дверей, порой выходит, но возвращается в храм. В крестном ходе под утренним солнцем с трудниками смешалисьпаломники, кричат «Христос воскресе», весело жмурятся, когда лица окропляет святая вода. Отец Никифор читает из Евангелия от Иоанна об исцелении расслабленного у овечьей купели. Парализованный лежал у источника без движения тридцать восемь лет, пока Христос не повелел ему встать.
— Тридцать восемь лет было некому помочь больному, некому окунуть его в купель. Как это, к сожалению, похоже на нас! — говорит священник. — Когда исцеленный вновь встретил в толпе Христа, Тот ему сказал: «Не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже». И мы, когда просим чего-то у Бога, когда просим здоровья, должны думать, для чего оно нам? Чтобы жить, как раньше? Ведь сказано: сколько лет грешил, столько и кайся. Это, может быть, суровые, но верные слова.
Мать Силуана считает своей главной задачей, чтобы пришедшие в скит могли однажды вернуться в мир и адаптироваться в нем. Кому-то это удастся легко, кто-то оступится, но опыт жизни в тесном и едином коллективе очень разных людей учит чему-то важному на всю жизнь.
— Воцерковленный человек, имеющий четкие координаты в виде заповедей Божиих, уже не может делать многие вещи, которые раньше делал легко. Мы даем эту систему координат, знание, что это есть, а дальше… Бог по силе восприятия отдельному человеку дает и силу веры. Одному, может, достаточно будет ходить в церковь, исповедоваться, ставить свечки. Другой же пойдет на подвиги.
