Каким должен быть городской памятник?
Монументальные критерии
— Что, на ваш взгляд, важно при создании монументального памятника историческому персонажу?
— Есть несколько слоев, которые последовательно считываются. Первый — внешнее сходство: при работе над памятником историческому персонажу это очень важно. За внешней оболочкой должна открыться личность, отношение автора к этому человеку. В работе должна быть красивая, продуманная пластика, как можно меньше случайных деталей: случайное потом очень режет глаз. Памятник Дзержинскому на Лубянке, кстати, прекрасен с точки зрения пластики, в нем больше не реального героя, при портретном сходстве, а легенды. Понятно, что его не нужно возвращать, он занял свое место в «Музеоне». Мы жили в другой стране и многого не знали, а времени прошло еще слишком мало, чтобы этот памятник воспринимался просто объектом искусства — он слишком разделяет общество. Это я говорю о том, что и создать некую легенду, символ — в силах автора.
Круглая скульптура — это предмет, который взаимодействует с тобой в пространстве, хочешь ты этого или нет, причем не важно, какого она размера. Даже в классической академической скульптуре можно передать эмоцию. Мне очень нравится памятник Достоевскому перед зданием РГБ, созданный Александром Рукавишниковым, в мастерской которого мы с мужем, Виталием Шаниным, учились. Хотя критики в свое время говорили про этот памятник: а чего он словно сползает со стула? Но у нас много памятников, чьи герои крепко сидят на стуле, но при этом не имеют никакого содержания, не вызывают никаких мыслей. А в памятнике Рукавишникова в этом неуверенном сидении — как раз точка напряжения, история.
Мне кажется, современному зрителю интересно, чтобы в памятнике были некие детали, которые отсылали бы его к каким-то историческим фактам, например. Чтобы внимательный зритель нашел для себя много сюрпризов, захотел узнать больше, загуглить… И мемориальные доски должны вызывать такой же интерес, должны связывать современного человека с героем, жившим 100, 200, 300 лет назад.
— Вы с Виталием Шаниным создали памятник святой Екатерине в Краснодаре. Как быть с памятниками святым? Язык иконы настроен на то, чтобы рассказать нам о тех, кто сейчас в горнем мире, а скульптура сама по себе реалистична, вся здесь, в наших трех измерениях.
— К созданию образа святой Екатерины мы шли осторожно, используя, в том числе, иконописные решения. Как говорит митрополит Тихон (Шевкунов), святые, которых показывают художники, должны быть иными. Важно не просто академическое изображение человека, а некоторое внутреннее (не психологическое) содержание. Внешнее нужно убрать на второй план, чтобы сначала возникало общее впечатление от образа, и только потом внимание обращалось к деталям. Нужно идти не от внешнего к внутреннему, а, наоборот, от содержания — к форме. И именно содержание часто подсказывает художнику, куда ему двигаться дальше в пластических поисках.
В православной культуре было мало скульптуры: мы знаем примеры пермской деревянной скульптуры, ну и, конечно, оклады икон. Но это — другое. Кстати, из нового, что появилось в современной скульптуре — это как раз работы, связанные с верой, с православием. И интересные находки есть у многих художников.
Дарья Успенская
окончила Московский академический художественный лицей (бывшая МСХШ), затем факультет скульптуры Московского художественного института им. В. И. Сурикова, мастерскую профессора А. И. Рукавишникова. Проходила стажировку в Академии художеств Штутгарта (Германия) у профессора Отто Хайека. Некоторые работы в соавторстве с Виталием Шаниным:2004 — врата храмового комплекса Живоначальной Троицы на Борисовских прудах в Москве,
2009 — памятник святой великомученице Екатерине в Краснодаре,
2011 — памятник академику живописи А. А. Киселеву в Туапсе,
2015 — памятник Подвигу врачей и медсестер в годы Великой Отечественной войны в Туле,
2016 — памятник генералу армии Ивану Черняховскому в Москве,
2017 — врата храма Воскресения Христова и Новомучеников и исповедников Церкви Русской на Лубянке,
2017 — барельефы святых великомучеников Илариона Троицкого и Патриарха Тихона Московского для храма Воскресения Христова и Новомучеников и исповедников Церкви Русской на Лубянке,
2017 — врата храма святых Петра и Февронии, Муромских чудотворцев, Новороссийск,
2018 — комплекс монументальных скульптурных композиций, монументальное скульптурное панно, посвященное Крещению Руси, Херсонес Таврический,
2018 — памятник Роберту Рождественскому и Владимиру Морозову в Петрозаводске,
2019 — памятник труженикам тыла и детям войны «Кызыл Кош» — «Красный Обоз», Кызыл,
2019–2020 — барельефы северных и южных врат, фасадные бронзовые скульптуры святого Александра Невского и святого Димитрия Донского для главного храма Вооруженных сил Российской Федерации; скульптуры Сергия Радонежского и Архангела Михаила для территории этого храмового комплекса.
— Есть критерий, по которому памятник тому или иному персонажу ставить точно нельзя?
— Нельзя возвеличивать исторических персонажей, которые совершали преступления против человечности, пусть у них при этом есть и заслуги. Достаточно другой памяти — книги, кинофильмы. Если есть сомнения, как в истории с памятником Ивану Грозному, по-моему, лучше воздерживаться. Такие памятники можно ставить в специальных местах, таких как исторические парки. Все-таки любая скульптура должна объединять общество.
В своей практике я столкнулась со спорами вокруг памятника генералу Ивану Черняховскому в Москве. В 2015 году в Польше снесли монумент этому военачальнику. Тогда Российское военно-историческое общество организовало конкурс, который мы с Виталием Шаниным выиграли. Но, по моему убеждению, подтвержденного негатива, связанного с Черняховским, практически нет. Это человек, который много сделал для страны, и если бы не погиб молодым, мог сделать еще больше. И споры все-таки были точечными, не глобальными, не раскалывающими общество.
— Важна ли биографическая привязка? Допустим, какой-то персонаж жил в таком-то городе — значит, можно поставить памятник, а в этом не жил — значит, не надо?
— Нужно смотреть на масштаб героя, на то, насколько он важен для людей. Памятник Пушкину, например, может появиться абсолютно везде, как и памятник Шекспиру. А есть исторические персонажи, которые знакомы, значимы в каком-то конкретном регионе. Иногда памятник «привязывается» к топониму. Например, в Москве есть небольшая улица Чавеса, там — небольшой скверик, и если бы в нем появился памятник президенту Венесуэлы, то, на мой взгляд, в этом не было бы ничего плохого.
Другое дело, что люди не всегда любят новое. Даже когда строится культовое сооружение — храм, мечеть, и у верующих в этом есть потребность, обязательно находятся люди, которые выступают против. Часто они руководствуются простой логикой: «раньше не стояло, а теперь стоит». А памятник — это не храм, он может раздражать еще больше. Но памятники должны появляться, и они могут быть спорными (но не раскалывающими общество), поскольку ничего бесспорного в такой субъективной области, как изобразительное искусство, не может быть. Не говоря о том, что большинство людей судят по критерию «нравится — не нравится».
Важно, чтобы памятник был соразмерен окружающей среде. Не должны в исторической части городов появляться многометровые гиганты: они не вписываются в эту самую среду, разрушают её. Не должно появляться бессмысленных и неуместных вещей. Стоимость скульптуры растет в геометрической прогрессии в зависимости от её размера. А нужно ли, чтобы она столько стоила? Может быть, сделать её более камерной?
Важен и вопрос безопасности. Например, в Московском зоопарке есть «Древо сказок» — и именно с точки зрения безопасности возникают вопросы к этой бронзовой скульптуре: есть большой риск, что дети, залезая на нее, могут упасть и травмироваться. Мои родители проектировали детские площадки, и эти площадки в советское время проверялись на безопасность: если откуда-то можно упасть, значит, нужно предусмотреть, чтобы туда нельзя было залезть. Кстати, детские площадки — тоже важная вещь для городской среды, и было бы здорово, если бы в каждом дворе они были разные.
Сделать быстро и сдать немедленно
— Изменилось ли отношение к монументальной скульптуре в обществе, если сравнивать наши дни со временем, когда работала ваша бабушка, скульптор Светлана Островская?
— Да, поскольку изменилась сама жизнь — её ритм ускорился настолько, что масштабные памятники делаются за короткие сроки, очень отличающиеся от тех, что были в советское время, не говоря уже о давнем историческом прошлом. Тогда процесс создания произведения был растянут во времени, у автора была возможность дольше пожить с ним, продумывать, изменять, улучшать его на разных этапах производства. Создание монументальной скульптуры — это долгий процесс, но и результат его потом стоит не то что десятилетия, а столетия и тысячелетия.
Так что современная тенденция, которая началась лет тридцать назад — «нужно сделать быстро и сдать немедленно», — пагубно влияет на монументальную скульптуру, ведь даже хороших скульпторов она лишает возможности долго работать над произведением, продумывая и улучшая его.
Я могу сказать и про наши работы: постоянно приходится работать в ритме стахановской спешки. Да, интересный заказ, но срок — пять месяцев, например, на создание большой монументальной скульптуры или год на благоукрашение храма. Это очень мало. Ты понимаешь, что это — амбициозная задача, но времени на решение именно творческой задачи, на её отшлифовку, на работу над пластикой будет немного (процесс создания в материале нельзя сократить). Да, можно сказать, что есть мастера, у которых качество не страдает, но это выглядит, скорее, исключением.
Раньше любая скульптура, появляющаяся в городе, проходила отбор, она обсуждалась художественным советом, в котором работали серьезные эксперты. Моя бабушка была председателем такого совета, ездила по всей стране. Сейчас подобная практика тоже есть, но подход очень отличается: эксперты могут не прийти на обсуждение, принять работу по телефону, по фотографии. А здесь нужна серьезная работа экспертных комиссий. Я готова сама проходить через критику, делать выводы, менять что-то в работе, прислушиваясь к мнению экспертов высокого уровня.
Жизнь изменилась настолько, что должен меняться пластический язык скульптуры. Прошлый век был богатым на пластические идеи, в скульптуре многое изменилось. Но, получается, то, что происходит сейчас, если говорить в общем, — некий застой.
Среда архитектурная и общественная
— Скульптор работает в связке с архитектором, ведь памятник должен быть вписан (а не просто воткнут) в городскую среду. С этим сейчас есть проблемы?
— Нам не всегда легко найти архитектора для совместной работы: старшее поколение профессионалов постепенно уходит. Специалистов мало, и они чаще всего в возрасте. В основном сейчас этим занимаются люди, которые умеют делать 3D-визуализацию, а это не то же самое, что вписывать скульптурное произведение в городскую среду. Поэтому, по моему мнению, так мало не просто хороших, а уместных памятников.
Городская скульптура — некое связующее звено между человеком и архитектурной средой, но правильно решить её — задача архитектора. Нужно учитывать множество факторов, например размер площади, высоту и особенности архитектуры стоящих там домов. Крайне важно такое понятие, как соразмерность человеку: как он будет смотреть на памятник, воспринимать его. Грубо говоря, нужно рассчитать, чтобы взгляд зрителя не утыкался под юбку памятнику или на сапог. И сегодня есть хорошие примеры сотрудничеств архитектора и скульптора, например у скульптора Александра Рукавишникова и архитекторов Сергея Шарова, Игоря Воскресенского. Мне нравится памятник Ростроповичу в Москве, в Брюсовом переулке, — это интересный образ, и он соразмерен площади.
— Нужно ли учитывать общественное мнение?
— Это тоже фактор, изменившийся в последнее время с развитием независимых СМИ, соцсетей. Особенно через последние можно услышать и понять общественное мнение, увидеть пожелания, которые витают в воздухе. Их нужно учитывать, когда формируется городская среда, когда решается, какими будут монументальные произведения искусства, которые её наполняют. Например, сейчас в обществе есть запрос на камерные вещи в городе, на анималистику, но подобного появляется очень мало. Людям больше хочется не пропаганды, не чего-то политического или героического, а небольших интерактивных объектов, фонтанов со скульптурой, со светом.
На мой взгляд, не должно сейчас быть дистанции между зрителем и произведением. Сейчас в обществе есть запрос на интерактив, нужно, чтобы с памятником можно было рядом сесть, сфотографироваться. В наше время вычурные формы, пьедесталы — это не совсем правильно. Сейчас важнее не поднять памятник на большую высоту или отвлечь зрителя постаментом, а, наоборот, максимально приблизить памятник к человеку.
— К вопросу пропаганды. Талантливо выполненные скульптуры оказываются выше неё. Например, глядя на «Рабочего и колхозницу» Веры Мухиной, мы уже не помним идейно-политический контекст, а просто восхищаемся продуманной работой.
— Монументальная скульптура часто была и остается формой пропаганды, так было всегда (я не наделяю это качество положительным или отрицательным смыслом). Но настоящее произведение искусства переживет пропагандистскую идею, которую в нее вкладывали, как те же римские скульптуры. Мы сейчас воспринимаем их как произведения искусства, вне зависимости от личности изображенного, от цели, с какой создавалась скульптура, от того, почему она появилась в том или ином месте. Проходят века, и эти памятники сами становятся тем, вокруг чего начинает формироваться городская среда.
