Ежели бы в людях была любовь
Паломничество в Англию
Архимандрит Иероним (Тестин), настоятель храма Всех святых, в земле Русской просиявших:
В 1991 году Господь положил мне на сердце увидеть двух удивительных людей: митрополита Антония Сурожского и архимандрита Софрония (Сахарова). Мысль была проста: время летит, и когда эти люди уйдут, больше их уже не увидишь.
Тогда я был молодым иеромонахом, а надо сказать, что те годы в истории Церкви остались как время надежд, время бурного роста. И книги далеко не сразу начали появляться в широком доступе. Мой первый молитвослов был переписанным от руки: я просил книгу у знакомой, ночью переписывал, утром возвращал. А первый напечатанный молитвослов мне дал Володя Головкин: он работал кочегаром в Лавре, и ему принес кто-то на сжигание. Лишь спустя время, из Брюсселя, в чемодане, контрабандой, были нам привезены книги: молитвослов, Евангелие, — и мы это невероятно ценили.
Еще мы доставали книги через отца Георгия Митрофанова, который уже учился в семинарии. Он брал книгу на свое имя на три дня, и мы втроем с друзьями брали её читать — каждый на одну ночь. Вот так мы жадно проглатывали частицы духовного знания, духовной радости. Это было счастье.
Да, в книгах говорилось, что делать. Но не написано, как. Ведь передача духовного опыта происходит все-таки из уст в уста, глаза в глаза, от сердца к сердцу. Именно здесь крылась самая большая проблема: проблема учителей, проблема старцев.
Естественно, действовал тогда Псково-Печерский монастырь, куда можно было приехать помолиться, поисповедоваться. Однажды я приехал к архимандриту Адриану (мне требовалось в тот момент посоветоваться по поводу сложной ситуации: я считал, что ко мне несправедливо отнеслись). Я долго искал его в монастыре, а потом поднимаюсь к нему в келью, захожу — и он просто показывает мне письмо, в котором красивым каллиграфическим почерком написано: «С креста не сходят, с креста снимают». Посмотрел на меня, улыбнулся и спросил: «Ну что, у тебя еще какие-то вопросы есть?» Я сказал: «Спасибо, всё понял». Но мне захотелось узнать, кто написал это письмо, — оказалось, старец Софроний, который живет в Англии. Надо же, думаю, наши старцы тоже с кем-то советуются!
Так я узнал об архимандрите Софронии (Сахарове), известном нам по книгам «Старец Силуан», «Видеть Бога как Он есть». И конечно, тогда уже знали митрополита Антония Сурожского по его лекциям, их передавали друг другу в записях на больших бобинах. Это были лекции, которые владыка читал студентам во время первых визитов в Россию и которые он читал на радио BBC.
Так мне пришло решение увидеть этих двух великих людей. Много было разных трудностей, связанных с исполнением этого желания, но, тем не менее, в августе 1991 года я отправился в Англию. Меня мучили вопросы: может ли образованность мешать духовности и может ли иметь место радость, открытость в церковной жизни? И наконец, какова она, заповеданная нам христианская любовь? Бог дал мне исчерпывающий ответ на эти вопросы и зримые образы любви в общении с двумя столь удивительными личностями, через которых Он открыл мне высокий образец монашеского, священнического и архиерейского служения.
Сначала я приехал в православный монастырь святого Иоанна Предтечи в графстве Эссекс, где жил архимандрит Софроний. Там практикуется Иисусова молитва, и мне посчастливилось получить живой навык этой молитвы. Это стало моим первым духовным сокровищем. Через некоторое время я попросился съездить в Лондон к владыке Антонию. Меня спросили, а как я собираюсь там общаться, но я самоуверенно ответил, что знаю английский. Конечно, мой школьный английский был очень смешным и недостаточным для общения. Но я верил, что всё получится, что это важная встреча, на которую есть воля Божия.
В Лондоне я запутался в метро, но всё же доехал и увидел этот удивительный, XVIII века, храм-базилику, который построен в стиле первохристианских храмов. И... наткнулся на закрытую дверь. Оказывается, надо было заранее договариваться, звонить туда, оставить свой номер телефона. Конечно, я этого не знал. Расстроился, — но потом подумал, что надо помолиться. И Господь положил на сердце, как поступить: я позвонил знакомому, прихожанину этого храма, — и каким-то образом это помогло. Мне открыла секретарь митрополита Антония и сказала, что владыка меня примет. Эта встреча до сих пор не потеряла яркости в моем сердце.
Я стоял в совершенно пустом соборе и оглядывался, всё было очень непривычно. Мой опыт общения с владыками настраивал меня на один характер встречи, но встреча получилась совершенно иной. Из боковой двери легкой походкой вышел человек, который, казалось, меня хотел обнять, как родного. Он был в простом подряснике, подпоясанном кожаным монашеским ремнем, без каких-либо важных принадлежностей архиерейского сана, без каких-либо особых манер в поведении. Я подошел под благословение, он минуточку посмотрел на меня — и пригласил в алтарь.
В алтаре владыка сказал несколько слов о соборе, и добавил: «Вот так мы живем». Мы помолились, и я последовал за владыкой в ту часть алтаря, где обычно располагается пономарка. И очень удивился, что оказался в его кабинете, в его комнате. Там не было никаких коллекций, никаких огромных икон, никаких излишеств мебели — всё очень просто: кушетка, рабочий стол, два кресла и обогреватель. Обогреватель — это важный элемент английской жизни, камины играют огромную роль в Великобритании. И вот, усевшись возле этого «камина», мы немного помолчали, — уже потом мне сказали, что для владыки огромное значение имеет тишина. Эта особая тишина сопровождала всю нашу встречу. Сначала тишина ожидания в совершенно пустом огромном кафедральном соборе, потом тишина первой совместной молитвы в алтаре, потом минута тишины перед началом разговора — всё это похоже на то, что нам предлагает молитвослов: прежде чем обращаться к Богу, нужно подготовить свое сердце, успокоиться и сосредоточиться...
Поразила меня удивительная способность владыки слушать, его простота и любовь в общении с людьми. Для него каждый человек становился будто бы близким, возникало ощущение, что ты с ним давным-давно знаком, и он своим молчанием как бы спрашивал: «Ну, как у тебя дела?» Это производило очень большое впечатление.
А второе, что меня поразило: владыка умел слышать вечность. Митрополит Антоний показал мне, что когда мы входим в алтарь, всё суетное, человеческое, преходящее — остается за его дверями. Что там, где стоит престол Божий, где молятся священники, — там уже вечность, там уже Бог. И поэтому там нет места ни для суеты, ни для бытовых эмоций, ни, тем более, для выяснения отношений. Каждое слово отмеривалось владыкой так, как часы отмеривают секунду. Каждое слово звучало со смыслом. Каждое слово обращалось в вечность. И на каждое слово он получал от вечности ответ. Вот это было уникально.
И если в монастыре в графстве Эссекс я получил драгоценный опыт Иисусовой молитвы, в Лондоне — опыт молитвы церковной, опыт служения в алтаре. Знаете, мы иногда можем видеть в поведении священнослужителей, что когда они заходят в алтарь, то становятся очень простыми, очень вольно себя ведут. А когда выходят к людям, становятся такими важными, неприступными. У владыки Антония было ровно наоборот: в общении с людьми он оставался абсолютно доступным, открытым, светлым, а когда входил в алтарь, становился очень собранным, торжественным. В его соборе я впервые увидел, что Литургия совершается как торжество. Торжество предстояния Богу.
Владыка Антоний остается для меня непревзойденным образцом современного человека, христианина, священника, архиерея, вся жизнь которого стала исполнением написанного в Евангелии.
Пять дней, превратившиеся в пятнадцать лет
Валентина Матвеева, режиссер, заслуженный деятель искусств Российской Федерации, автор цикла фильмов, посвященных митрополиту Антонию:
Он меня спас от смерти — смерти физической и духовной. Это правда. В 1979 году я была тяжело больна, мне дали срок жизни десять месяцев, а самым близким говорили — шесть. Подруга сказала: «Тебя надо крестить». «Зачем, я скоро умру!» — «Поэтому и надо». Я в то время находилась в каком-то оцепенелом состоянии, даже плакать не могла. И согласилась. Сейчас трудно представить, что в 1979-80 году никто не мог достать Евангелие. А меня нужно было готовить ко Крещению. И тогда мне кто-то принес помятые листочки с надписью «Проповеди и беседы митрополита Антония Сурожского». Это был способ подготовить меня ко Крещению. Когда я начала читать эти скомканные листки, уже давно ходившие по рукам, то начала рыдать... Из меня выливались слезы моей горечи, моего несчастья, моего прощания с этим миром. Я чувствовала, что мне становится всё легче, потому что я освобождалась от своей беды. И тогда я стала приставать ко всем: кто этот человек, митрополит Антоний, где он живет? А мне говорили: «Да успокойся ты, ты никогда его не увидишь, он живет в Англии».
Через 10 лет мы с ним встретились.
Вот как Бог устроил: у меня была подруга Таня, с которой мы учились, она в 1969 году вышла замуж и уехала в Лондон. Прошло 20 лет, и вдруг Таня звонит мне и говорит: «Что ты сидишь! Вам разрешили въезжать. Я пришлю вызов, приезжай в Лондон».
...Я приехала на Страстной неделе, пришла в храм Успения и Всех Святых, где служил митрополит Антоний, и стояла — ни жива ни мертва. Видела владыку, но представить, что к нему подойду и заговорю — было невозможно.
А когда наступила Пасха, я подошла после праздничной Литургии к кресту и сказала, кто я, откуда. Попросила о встрече. Он ответил: «Позвоните мне на Светлой неделе». Позвонила, и мне назначили встречу. Я стала у всех спрашивать: «Какой ему подарок принести?» И подруга говорит: «Да испеки ты ему пирог, владыка, наверное, голодный сидит!» Это было потрясение: как во время Светлой седмицы митрополит мог сидеть голодным? Но он ведь жил один, за алтарем, ни келейника, ни повара. В последние годы жизни ему пристроили за алтарем маленькую квартирку, и митрополит говорил радостно: «Живу у Христа за пазухой!»
И вот я решила испечь пирог. Но английская плита была мне незнакома, и пирог не допекся. Пришлось мне ехать с этим полусырым пирогом на противне, подруга меня подвезла. Это было ужасно — владыка открывает дверь, а я стою с противнем в руках: «Владыка, я испекла пирог, но он, по-моему, сыроват». Владыка Антоний взял у меня противень из рук и говорит: «Не пропадет!» Так началась наша первая встреча.
Буквально через несколько предложений мы разговаривали с ним уже как очень хорошо знакомые и близкие люди. А дома я опомнилась и схватилась за голову: как можно, я не держала дистанцию! Но потом мне сказали, что такое чувство испытывает большинство людей после общения с владыкой.
Так начались наши встречи с митрополитом Антонием. На одну из бесед со мной пошла подруга Таня. Послушала его и говорит: «Ты должна снять о нем фильм!» Но как это было возможно в те годы?!
В 1993 году я подала заявку в Роскомкино на съемки фильма о владыке. Это отдельная история, как я доказывала, что это «наш» митрополит, как писала письмо патриарху Алексию II. Наконец мне дали разрешение.
Съемочная группа была отправлена в Англию всего на пять дней. И первое, что мы сделали, — это скинулись и на все свои суточные купили 120 метров пленки «Кодак». Потому что наша Шосткинская пленка давала почти 100% брака. Но 120 метров пленки — это всего три минуты видеоизображения. Что делать? Советские киношники не могли себе позволить, получив разрешение снимать фильм о Сурожском митрополите, ни «запороть» кадры, ни снимать всего пять дней. В результате съемочная группа провела в Англии пять недель и сняла 21 час материала. Как это удалось?
Еще до поездки в Лондон мне позвонил человек и сказал, что хочет нам дать видеокамеру: ради митрополита Антония. С этого момента начались чудеса. Нам помогали все... Наверное потому, что владыка благословил этот фильм...
Когда мы в Петербурге посмотрели материал, оператор спросил: «Что ты вспоминаешь, глядя на это?» Я ответила: «Как болела голова, гудели ноги, и как хотелось есть!» Оператор возмутился: «Что ты говоришь?! Голодали, ноги болели… Мы сняли Лондон, мы сняли владыку Антония!»
На этом приключения не закончились. Грянул дефолт 1998 года, и наша смета в 34 тысячи оказалась ничтожно маленькой. За то, чтобы перевести 5-миллиметровую пленку на 35 миллиметров, запросили 600 тысяч. Что делать? «Ищите деньги!», — нам отвечали.
В то время мы были прихожанами Свято-Парголовской церкви, настоятелем в ней — приснопамятный протоиерей Василий Лесняк. Мы пошли к отцу Василию, он просмотрел наш киноматериал, достал конверт и сказал: «Вот тут миллион. Это мне дали на ремонт храма. Берите». Я спрятала руки за спину и слова вымолвить не могла. А он, громко и строго: «Берите! Я не вам даю, а владыке Антонию!» Вот на этот миллион мы и доделали фильм…
Бог так устроил, что я почти 15 лет снимала митрополита Антония каждый год. В 1989 году первый раз, и в 2003 году его похороны, трехсуточное прощание с владыкой.
Вспоминаю о двух важных для меня вопросах, на которые получила ответ у владыки Антония. Первый связан с моим фильмом «Надежда» — о паломнице Надежде, которая стала ездить по монастырям, узнав, что тяжело больна. Все, кто знакомился с сюжетом, говорили: «Как же так, она молилась-молилась, ездила по монастырям — и умерла!» У меня была возможность спросить об этом у владыки Антония: что же тогда означает слово «исцеление»? Он ответил: исцеление это не значит физическое выздоровление. Это значит возвращение к себе цельному. Такому, как нас создал Господь. Болезнь дает возможность исцелиться духовно здесь, чтобы не продолжать страдать там, а сразу попасть к Богу. Вот это меня потрясло, и я постаралась это как-то ввести в фильм.
Второй вопрос связан с тюрьмой, куда я ходила два года, разговаривала с заключенными для своего фильма. И там я поняла, что люди, которые пошли на преступление, — это люди недолюбленные... Отцом еще во чреве, или матерью в младенчестве, или воспитателем в детском саду, или в молодости какой-нибудь женщиной. Недолюбленные! Но я никак не могла это сформулировать. И в очередной раз поехала к владыке Антонию с этим вопросом: в начале своего служения он тоже ходил в тюрьму — служил, исповедовал. И мы записали беседу — обращение владыки к этим заключенным, он просто с ними разговаривал. Они поверить не могли, когда я им показывала: «Это он нам говорит?» — «Да, это он вам говорит»!
Престол домовой тюремной церкви, в которой мы беседовали с заключенными, был святого Тихона Задонского. И вдруг оказывается, что 200 лет назад святитель Тихон уже об этом написал, примерно те же слова, что говорил в своем обращении владыка Антоний. «Ежели в людях была любовь, не боялись бы мы разбою, убийства, насилия, ограбления — ибо любовь искреннему зла не творит. Ежели бы любовь была, не было бы хищения, воровства и прочего зла. Ежели бы любовь была, не обманывали бы нас люди, не прельщали и не лгали нам. Ежели бы любовь была, не нужны бы были нам судебные места. Ибо не было чего судить и осуждать. Ежели бы любовь была, не сидели бы в темницах люди — любовь бы их до того не допускала». Так вот, многие из тех, кто преступил черту, потому что их недолюбили на воле, — впервые узнали, что любовь есть, здесь, в тюремном храме...
И что я могу вам сказать — любите друг друга! И всё будет хорошо.
Для подготовки текста использованы материалы встреч, прошедших в ОРОиК Санкт-Петербургской епархии и в Новодевичьем монастыре при участии издательства «Никея» в апреле 2017 года.
