Дом для бездомных. Приют для бездомных в Тихвине

Ночлежка на началах самоуправления? Нет, не слышали. А в Тихвине при Спасо-Преображенском кафедральном соборе именно так организован приют «Дом милосердия». Прихожане и священники снабжают бездомных продуктами, настоятель помогает решать проблемы с документами. В остальном обитатели приюта предоставлены самим себе.  
Раздел: Служение
Дом для бездомных. Приют для бездомных в Тихвине
Журнал: № 4 (апрель) 2016Автор: Евгений ПереваловФотограф: Станислав Марченко Опубликовано: 22 апреля 2016

Чтобы не замерзли

— Кто вам нос-то сломал?

— В Набережных Челнах, БКД.

— БКД?

— Боевая комсомольская дружина, хуже милиции были, сразу в лоб били, елки зеленые.

Это обрывок разговора с комендантом приюта для бездомных в Тихвине Михаилом Глазуновым. Он и сам бездомный, если не считать домом комнату всё в том же приюте, где он находит кров вот уже двенадцать лет. Торопливая, с некоторой иронией в голосе речь, добродушные глаза и какое-то в его положении наивно доверчивое к словам собеседника отношение.

«Дом милосердия» — именно так называется этот приют, — двухэтажное здание еще дореволюционной постройки, находится в историческом центре Тихвина, среди таких же ветхих строений, жадно требующих реставрации или хотя бы косметического ремонта. Когда-то здесь был обычный жилой дом, но лет 20 назад его расселили. Бесхозное здание чиновники согласились отдать общине Спасо-Преображенского собора, которая просила его под ночлежку для бездомных.

— Времена были лютые, особенно в провинции, — говорит настоятель храма протоиерей Александр Ваховский, — многие оказались на улице без крыши над головой. Замерзали на улицах. Просились к нам, а предоставить кров всем мы просто физически не могли — и так бездомные в бане у меня ночевали.

 

Комендант из деревни

Рассчитан «Дом милосердия» на 20 мест, но сегодня в приюте проживают 12 человек: 9 мужчин, включая коменданта Михаила Глазунова, и три женщины. Живут своеобразной коммуной, сами себе готовят, сами стирают. Приход обеспечивает приют продуктами, отец Александр помогает людям восстанавливать документы, получать временную регистрацию — с этим проблемы почти у всех. А у одной из обитательниц и вовсе нет никаких бумаг, подтверждающих личность, — с ней Михаил Глазунов таскается по судам.

— Устал я, ей Богу. Вот, в марте восьмой раз пойду с ней на суд, — маша с досады руками, рассказывает комендант. — У нее ведь нет ни паспорта, ни прописки — ничего. Была молодая, голову себе такими пустяками, как прописка, не забивала — не нужно ей было. Мы родственников привозили из Нижегородской области, они подтвердили ее личность. Но надо доказывать, что она с 1992 года жила в России, чтобы получить гражданство, а потом — временную регистрацию. А как докажешь? Паспорт сгорел при пожаре — да и тот был советский. Так и Прибалтика раньше советская была, а теперь — Европа. Вот и мыкаемся.

Комендант Михаил Глазунов только что вернулся с заседания суда, где решают вопрос о гражданстве одной из жительниц приюта
Комендант Михаил Глазунов только что вернулся с заседания суда, где решают вопрос о гражданстве одной из жительниц приюта


Сам Михаил Глазунов оказался в приюте тоже не от легкой жизни. Когда-то жил в деревне неподалеку от Тихвина, был свой дом, хозяйство, две козы, козел, до сотни кроликов. Одно «но»: была и страсть к выпивке. В итоге хозяйство Михаил запустил, кролики перемерли от чумки. Козы чуть не погибли от голода: оставленные под замком почти на неделю, они от безысходности обглодали висящие под самым потолком банные веники — вместе с ветками, как говорит Михаил, «одни палки остались».

— Захожу я к ним, коза меня за рукав теребит, есть просит. А что я дам? У самого мышь повесилась. Продал одну козу, не поверишь, за 300 рублей, вторую — за бутылку самогона.

Сначала сестры Михаила Глазунова пытались его поддерживать, даже привозили в деревню еду. Но потом бросили это дело, перестали пускать брата на порог. А однажды сказали — ты взрослый мужик, не дадим тебе денег, езжай откуда приехал. И Михаил оказался на паперти у собора, просил денег на билет, где его и заметил настоятель. Так и попал в приют.

 

Наша цель — социал-коммунизм!

Столовая, кухня, прачечная комната, комнатка дежурного, курилка, одна из мужских спален — так выглядит первый этаж «Дома милосердия». На втором этаже — вторая мужская комната, женская спальня и библиотека, где каждый может почитать книгу или просто уединиться, отдохнуть, подумать в тишине. В коридоре висит табличка с распорядком дня: подъем, молитва, с которой начинается каждое утро, завтрак… и так далее, вплоть до 10 часов вечера — времени отбоя. Одно из самых жестких, строго контролируемых комендантом и отцом Александром правил поведения в приюте — соблюдение трезвости. Пришел пьяный — на порог не пускают: проспись на вокзале, утром приходи. 

В мужской спальне: койка и тумбочка - вот личное пространство обитателей приюта

В мужской спальне: койка и тумбочка - вот личное пространство обитателей приюта


Второе условие — согласие с требованиями коменданта, который утром после завтрака раздает по мере необходимости задания: помочь обратившейся за помощью бабушке натаскать воды, наколоть дров для отопления храмовых часовни и трапезной (там печное отопление). Как раз пока отец Александр водил нас по «Дому милосердия», один из работников пришел на обеденный перерыв. Звать его Николай, внешне похож на русского крестьянина.

— Поесть бы нам, батюшка, — объявляет он, показываясь в проеме двери с миской в руках.

Настоятель рассказывает, что жизнь у раба Божия Николая (так он его и называет — с обязательным прибавлением к имени слов раб Божий) была «веселая» — и в тюрьме сидел, и бродяжничал, думал, что не доживет до пенсии, пропадет где-нибудь под забором.

— В этом году пенсию назначили, — говорит отец Александр, — пить у нас бросил, теперь можно начинать жизнь с чистого листа. Да, Николай?

— Да, социал-коммунизм, наверное, будет, — почему-то отвечает он, и отправляется в трапезную за честно заработанными на распилке дров харчами.

   

 

Труженики кухни

— Мы все люди неблагополучные, — говорит о себе и других жильцах «Дома милосердия» Вера Оськина. В приюте она повар: встает раньше всех, часов в пять утра, и делает завтрак для обитателей, потом, не прерываясь на отдых, принимается за приготовление обеда, которое плавно перетекает в стряпанье ужина. И так семь дней в неделю.

О своей жизнь Вера Оськина рассказывает неохотно, не желая ворошить прошлое: жила как все, пока работала — могла снимать квартиру, перестала работать — оказалась на улице. Кто-то посоветовал обратиться в «Дом милосердия». К соседям по приюту она питает, если не материнские, то, по крайней мере, сестринские чувства:

— Их у меня вон сколько. Всех кормить надо. А кто будет заниматься этим? Женщин у нас мало.

Впрочем, есть у нее помощник — Владимир Завьялов, иногда подменяющий Веру на кухне. Меланхолично садясь в кресло рядом с кухонной плитой, он достает из внутреннего кармана пачку «Беломора», но, будто вспомнив, что находится на кухне, а не в курилке, медленно убирает обратно.

— Он помогал мне чистить картошку, а сейчас пойдет на улицу кормить бездомных, — поясняет Вера Оськина. — У нас во дворе стоит специальный вагончик для тех, кто пьет водку и потому не может жить у нас. Хотя бы раз в день они могут пообедать.

У Владимира Завьялова в Тихвине есть родственники. Когда-то он жил с сестрой и ее гражданским мужем в трехкомнатной квартире, но, так как денег не хватало, было решено заключить сделку: обменять «трешку» на «двушку» с доплатой.

— В новой квартире я не прописался, а часть своих денег промотал, — так пояснил Владимир свое положение. — Шнырял по подвалам, так надоело…

Есть у мужчины и сын, внуки. Говорят, что они даже звонят периодически в приют и интересуются здоровьем отца и деда.

 

Вагончик тронулся

Кормить уличных бездомных Владимир отправился в вагончик вместе с отцом Александром.

— Еще не помешала бы нам специальная комната, где живущие на улице могли бы переночевать, например, в сильные морозы, — говорит настоятель. — Потому что в приют их сразу не пустишь — сначала надо бы отмыть: мало ли в каком подвале человек живет, могут быть вши и что угодно, — а замерзать на улице тоже не оставишь. Но пока есть только вагончик для обедов.

Едят здесь не только бездомные. Сегодня, например, пришел опрятно одетый мужчина, никак не похожий на ночующего в подворотнях человека — чистый, не пахнет алкоголем. Разговорчив — пока остальные молча и хмуро едят, как будто оправдываясь, начинает объяснять, как его сюда занесло. Говорит, что взял кредит, а расплачиваться нечем, приходится отдавать последнее, и денег на еду не хватает. Родни у него, которая могла бы помочь, тоже нет — жена с дочкой якобы уже давно живут в Швеции, и там их никак не отыскать.

— Дочка закончила в Питере университет и аспирантуру. А ее диссертация понравилась в Стокгольме, там она и осталась. Потом мою бывшую жену забрала туда.

— Маму свою?

— Да, жену мою бывшую. Мы развелись, она насмотрелась передач вроде «Давай поженимся», ей внушили, что за углом ее, такую прекрасную, олигарх ждет. А нет никого за углом.

— Попробуйте жену с дочкой в интернете поискать, я думаю, должно получиться. Зная имя-фамилию, это не трудно сделать.

— Нет у меня никакого интернета-то, — кажется, мужчина уже пожалел о том, что ввязался в этот разговор.

— Приходите к нам в храм, у нас есть, — отвечает отец Александр. — Если очень хотите найти родных — обязательно найдете.

Несколько помявшись, мужчина соглашается прийти. «Если будет возможность», — оговаривается он, уже собираясь уходить из вагончика.

— На, хоть возьми с собой немного, — тихо, стараясь, чтобы не услышали и не увидели остальные, священник протягивает мужчине купюру.

   

  

О тюрьме и свободной жизни

— Меня в Санкт-Петербурге удивляет одно, — рассуждает отец Александр. — Такой большой город, столько храмов, а бездомному человеку негде переночевать. Просто негде. Можно по пальцам пересчитать приюты для бездомных. Неужели трудно поставить у себя на территории хотя бы палатку. Почему благотворительность ограничивается лишь развозом еды: поел, выпил горячего чаю — и иди дальше мерзни? Сколько зимой от переохлаждения умирают.

Поэтому в тихвинский приют пускают всех, кто стучится в дверь, если, конечно, человек не пьян, не представляет опасность для других. Правоохранительные органы Тихвина знают об этом, поэтому периодически заглядывают в «Дом милосердия» с инспекцией.

— Смотрят документы, проверяют, нет ли за ними «хвостов». Иногда такое встречается — но обычно ничего серьезного: человек сам уже не помнит, что и где успел натворить. Люди с серьезными проблемами перед законом к нам и не приходят — понимают, что спрятаться здесь точно не получится, — поясняет настоятель.

Проблемы с законом у всех обитателей приюта уже решены. Есть среди них такие, кто с судебной системой и вовсе никогда не сталкивался, хотя их меньшинство. Подавляющее число жителей «Дома милосердия» всё же сидели, некоторые не по разу. Тема тюрьмы для них — самая нелюбимая в разговоре. Мало кто готов рассказывать о своем криминальном прошлом. Предпочитают либо совсем замалчивать эту главу своей жизни, либо же упоминать о ней как о чем-то несущественном, не повлиявшем сильно на дальнейшую судьбу.

— Я наркотики в жизни не употреблял, никакие. Рад бы трудиться, да не могу. Сломана нога вот. У меня и специальность есть, даже не одна, и в армии служил, — рассказывает Василий Баронов. — Врачи уже который год не могут дать мне инвалидность — то в одну больницу пошлют, то в другую. Оттого и денег нет — потому что ни работы, ни пенсии. Что делать? Если бы не отец Александр, что бы со мной было? Пропал бы. Он мне и с документами помог, и на фотографию денег дал. Да, а от врачей не добьешься — то отпуск у них, то прием призывников… — кажется, Василий может рассказывать о своих злоключениях без остановки. Лишь вскользь он упоминает, что сидел не один год.

— А за что?

— За что? — вопрос явно вводит его в ступор. — А, — находится он, — за угон автомобиля, да, за угон.

Может быть, когда ему удастся добиться от государства свидетельства об инвалидности, он вернется в деревню недалеко от Тихвина, и снова станет жить в своем собственном доме — благо, деньги на пропитание будут поступать. Но пока что он вынужден проживать здесь, в «Доме милосердия».

— А куда уходят другие постояльцы? — спрашиваю у отца Александра.

— А кто куда. Есть те, кто не согласен с распорядком дня, с правилами, с тем, что нельзя пить в приюте — те отсеиваются быстро и уходят искать себе другое место. Молодые находят работу, начинают снимать квартиру. А люди старшего возраста, в основном, остаются навсегда. 

Поделиться

Другие статьи из рубрики "Служение"

19 марта, вторник
rss

№ 4 (апрель) 2016

Обложка