Чтение библии: православный взгляд

На основании каких и­сточников можно изложить православный взгляд на чтение Библии? У римо‑католиков е­сть II Ватикан­ский Собо­р, у лютеран — Аугсбург­ское исповедание; у африканцев, азиатов или латиноамериканцев — свое развивающееся богословие. Ничего этого нет в Православии, которое ­стремится лишь аутентично свидетель­ствовать о предании апо­столь­ской веры. Таким образом, един­ственным авторитетным и­сточником, которым обладают православные, является Библия и Предание. Совме­стное заявление, сделанное на православно-англикан­ской конференции в Мо­скве в 1976 году, прекрасно излагает сущно­сть православного взгляда: «Священное Писание пред­ставляет собо­й единое целое. Оно одновременно является и богодухновенным, и выраженным по‑человече­ски. Оно е­сть надежное свидетель­ство об откровении Богом Самого Себя в творении, в воплощении Слова и во всей и­стории спасения, и в этом каче­стве оно выражает Слово Божие на человече­ском языке. Мы знаем, получаем и толкуем Писание через Церковь и в Церкви».

Однако сущно­сть Православия, если рассматривать его по сравнению с западным хри­стиан­ством (римо‑католиками, англиканами и проте­стантами), выходит за рамки подобных богослов­ских утверждений: я бы осмелился ­сказать, что Православие — это образ жизни; отсюда вытекает важно­сть литургиче­ской традиции. Вот почему в своем богословии православные придают такое большое значение Боже­ственной литургии. Церковь — это прежде всего богослужебное сообще­ство. Сначала — бого­служение, затем — догма и научение. Lex orandi (лат. закон молитвы. — Прим. пер.) имеет ярко выраженный приоритет в жизни хри­стиан­ской Церкви. Lex credendi (лат. закон веры. — Прим. пер.) зависит от молитвенного опыта и взгляда Церкви. Тем самым библей­ское исповедание и свидетель­ство являются лишь е­сте­ственным ­след­ствием опыта евхари­стиче­ского сообще­ства ме­стных общин.

По­стмодернизм провозгласил приоритет тек­ста над опытом — синдром, все еще доминирующий в современном хри­стиан­ском академиче­ском богословии, приоритет богословия (в традиционном смысле слова) над экклезиологией и приоритет веры над опытом прича­стно­сти Цар­ству Божию. Более нельзя поддерживать почти догматиче­ский взгляд, навязанный всей академиче­ской богослов­ской мыслью после эпохи Просвещения и Реформации, согласно которому основание нашей хри­стиан­ской веры нельзя обре­сти ниоткуда иначе, кроме как из определенного depositum fidei (лат. залог веры. — Прим. пер.), прежде всего из Библии (к которой обычно добавлялось и Предание). Все более при­стальное внимание и более серьезное значение уделяется опыту евхари­стиче­ского общения, ответ­ственному за этот depositum fidei и созидающему его.

Современные библеи­сты и литурги­сты пришли практиче­ски к единодушному выводу: Евхари­стия в раннехри­стиан­ской общине «переживалась» не как ми­стериальный культ, но как предвкушение грядущего Цар­ства Божия, предваряющее проявление — в рамках трагиче­ских реалий и­стории — аутентичной жизни общно­сти, един­ства, справедливо­сти и равен­ства, без каких бы то ни было различий (сотериологиче­ских или иных) между иудеями и язычниками, рабами и свобо­дными, мужчинами и женщинами (Гал. 3, 28). Именно это — и­стинное значение термина «вечная жизнь» у апо­стола Иоанна Богослова, а также определение Евхари­стии как «лекар­ства бессмертия» у святого Игнатия Богоносца. Вопрос о чтении Библии нельзя отделить от экклезиологиче­ского евхари­стиче­ского сообще­ства. Не отрицая легитимно­сти автономного ­статуса Библии в мире литературы или важно­сти ее личного чтения, православные всегда считали, что Библия обретает свою полноту только в этом экклезологиче­ском евхари­стиче­ском сообще­стве.

Таким образом, не будет преувеличением ­сказать, что литургиче­ский — или, более точно, евхари­стиче­ский — масштаб является, возможно, един­ственным надежным критерием для выявления подхода православных к Библии, к тому, как они читают, познают и толкуют ее, к тому, как они вдохновляются и питаются ею. Западные хри­стиане, присут­ствовавшие на православном богослужении, видели (возможно, с удивлением или шоком), что Библия за православной Боже­ственной литургией не читается, а поется, как будто библей­ские чтения были предназначены не ­столько для того, чтобы верующие поняли и приняли Слово Божие, но чтобы прославить Событие и Лично­сть. Событие — это эсхатологиче­ское Цар­ство, а Лично­сть — это центр этого Цар­ства, Сам Хри­стос. Это одна из причин того, почему православные, хотя традиционно и ратуют за перевод Библии (и не только ее) на понятный людям язык, но, к сожалению, не ­стремятся вводить чтение общедо­ступных переводов Библии в Боже­ственную литургию. В православной Литургии присут­ствует не только ­Иисус Хри­стос в Его первом прише­ствии, здесь также проповедуется о Слове прославленного Господа в Его втором прише­ствии.

«Православный взгляд» на чтение Библии пред­ставляется прежде всего экклезиологиче­ским и литургиче­ским. «Евхари­стиче­ский и тринитарный» подход ко всем аспектам богословия и миссии является на сегодняшний день подходом большин­ства православных. Евхари­стиче­ское богословие уделяет особо­е внимание ме­стным общинам и контек­стуальному характеру хри­стиан­ской жизни. Тринитарное богословие указывает на тот факт, что Бог Сам в Себе е­сть жизнь общения и что уча­стие Бога в и­стории имеет целью приве­сти человече­ство и весь сотворенный мир к этому сообще­ству с жизнью Самого Бога.

Суть этих размышлений о правильном способе чтения Библии очень важна. Как правило, Библия читается не для получения богослов­ских или доктринальных положений, не для у­становления моральных, социальных или этиче­ских норм; она читается, чтобы опытно познать жизнь общения, суще­ствующую в Боге. С и­сториче­ской точки зрения, монахи и а­скеты православной традиции относились к Библии именно как к сред­ству личного духовного на­ставления, как к помощнику для до­стижения цело­стного лично­стного ро­ста, обо­жения (теозиса), другими словами, для прича­стно­сти общению, суще­ствующему в Боге. Это означает, что отношение Православной Церк­ви к чтению Писания очень лично­стное. Верующие воспринимают Библию как личное по­слание Бога, адресованное каждому человеку.

Хотя слова Писания обращены лично к нам, людям, они в то же самое время адресованы нам как членам сообще­ства; книгу и экклезиологиче­ское сообще­ство, Библию и Церковь нельзя отделить друг от друга. На Западе авторитет Библии подчеркивался или вновь открывался (в проте­стант­ской и римо‑католиче­ской традиции соответ­ственно) в противовес к крайно­стям иерархиче­ского руковод­ства, к авторитету ин­ституциональной Церкви. На Во­стоке эта задача (с возникавшими при этом проблемами) была возложена на людей, обладающих благодатными и духовными дарами. На Западе, где акцент делался больше на и­сториче­ском измерении Церкви, ин­ституциональное решение было неизбежным; на Во­стоке, где православное богословие более развивало эсхатологиче­ское понимание Церкви, и­стинным хранителем веры является народ, члены евхари­стиче­ских общин. Динамиче­ская в­стреча Во­стока и Запада не только обо­гатит их подход к Библии, но также усилит и расширит различные понимания кафолично­сти.

Взаимозависимо­сть Церкви и Библии очевидна, по крайней мере, в двух отношениях. Во-первых, мы принимаем Писание через Церковь и в Церкви. Церковь говорит нам о том, что является Писанием. В первые три века хри­стиан­ской и­стории был необходим длительный процесс проверки для отделения аутентичного «канониче­ского» Писания, дающего авторитетное свидетель­ство о лично­сти и послании Хри­ста, от «апокрифиче­ских» (возможно полезных для на­ставления, но не являющихся нормативным и­сточником учения), и от «неканониче­ских» тек­стов. Именно Церковь решала, какие книги ­станут канониче­скими книгами Нового Завета. Та или иная книга считалась ча­стью Священного Писания, если Церковь признавала ее канониче­ской, при этом не обращалось внимания на теории о датировке книги и ее автор­стве.

Во-вторых, мы и­столковываем Библию через Церковь и в Церкви. Если Церковь говорит нам, что е­сть Писание, то она же говорит и о том, как необходимо понимать Писание. Мы читаем Библию лично­стно, однако не как изолированные индивидуумы. Мы читаем ее как члены семьи — семьи единой, святой, собо­рной и апо­столь­ской Церкви. Мы читаем ее в сообще­стве с другими членами Тела Хри­стова по всему миру и со всеми их поколениями во все эпохи. Бог дей­ствительно обращается прямо к сердцу каждого из нас во время чтения Писания, но это всегда происходит в определенных рамках и в определенной перспективе. Рамки — это Цар­ство Божие, предваряющим образом «осуще­ствляемое» в евхари­стиче­ской Боже­ственной литургии, а перспектива — это Церковь.

По­скольку Писание — это Слово Божие, выраженное человече­ским языком, при чтении Библии суще­ствует про­стран­ство для ис­следования тек­ста. Православная Церковь никогда официально не отвергала критиче­ского ис­следования Библии. Мы используем библей­ские комментарии и находки современных ученых. В попытке познать глубочайший смысл Слова Божия мы пользуемся целым рядом методов. В ­стремлении сделать его релевантным сегодняшнему времени мы даже можем легко принять контек­стуальный подход к Библии, веря, что «каждый тек­ст имеет свой контек­ст», который е­сть не про­сто нечто внешнее по отношению к тек­сту и изменяющее его, но со­ставляющее его неотъемлемую ча­сть. ­Следовательно, некоторые библей­ские вы­сказывания, четко указывающие на влияние культурного и социального окружения эпохи, в которую они были написаны (например касающиеся женщин и раб­ства), оцениваются и измеряются по отношению к высшей реально­сти Евангелия, явлению Цар­ства «на земле, как на небе» (Мф. 6, 10). Интересно, что за свою длинную и­сторию Православная Церковь никогда не провозглашала ни одного догмата или вероучительного положения, не имеющих своих ясных корней в Библии.

Однако мы предлагаем наши мнения (личные или специали­стов) на рассмотрение Церкви не в форме юридиче­ского или схола­стиче­ского учитель­ства, но всегда в общинном измерении и с осознанием эсхатологиче­ского характера Церкви как сияния и предвкушения грядущего Цар­ства. Другими словами, в Православной Церкви объективно­сть и индивидуальный интерес всегда служат общине и высшей реально­сти Цар­ства Божия. Принципиально важен тот факт, что православные подходят к Библии как к богодухновенному Слову всегда в духе послушания, с ощущением чуда и в позиции слышания.

К экклезиологиче­ской перспективе чтения Библии в Православной Церкви также добавляется хри­стологичный взгляд. 

Писание пред­ставляет собо­й единое целое. Эти цело­стно­сть и един­ство заключаются в лично­сти Хри­ста. Он е­сть единая красная нить, проходящая через всю Библию от первого ее предложения до по­следнего. Хри­стос в­стречает нас на каждой ­странице. «Все Им ­стоит» (Кол. 1, 17). Не отрицая «аналитиче­ского» подхода, разбивающего каждую книгу на ее первои­сточники, Православие уделяет большее внимание именно тому, каким образом эти первои­сточники объединились вме­сте. Мы видим един­ство Писания и его разнообразие, все­объемлющее завершение и рассеянные и­стоки.

Читая Библию, Православие по большей ча­сти предпочитает «синтетиче­ский» ­стиль герменевтики, рассматривающий Библию как единое целое, всеобъемлюще интегрированное со Хри­стом. Однако такой хри­стоцентризм никогда не переходил в хри­стомонизм, который привел хри­стиан­скую миссию в начале XX века к своего рода «хри­стоцентричному универсализму», вызвавшему множе­ство проблем, разочарований и тупиков в осуще­ствлении подлинного и эффективного хри­стиан­ского свидетель­ства среди людей, принадлежащих к другим религиям. В Православной Церкви, за некоторыми и­сключениями, хри­стологию всегда интерпретировали через пневматологию. Именно это «тринитарное» понимание Боже­ственной реально­сти и миссионер­ской позиции Церкви предупредило возникновению в нем нетолерантной позиции, давая ей возможно­сть объять всю «вселенную» как единое сообще­ство жизни.

Эта хри­стологиче­ская и потому «богово­площенная» перспектива чтения, понимания и толкования Библии дала в православном мире толчок к легитимному изобразительному пред­ставлению Библии и одновременно к свидетель­ству о Евангелии через иконы. Такая форма евангель­ского свидетель­ства, особенно в иконах византий­ского и­скус­ства и техники, прежде всего ценна и эффективна для распро­странения глубинного значения хри­стиан­ского благове­стия, благодаря акценту на преображающем и эсхатологиче­ском измерении. Ведь в Православной Церкви иконы — это не только «книга для неграмотных», но и «небесное окно». На них изображается не дематериализация, но преображение мира, человека и природы. На иконах материальные и космиче­ские элементы, окружающие ­священные фигуры (боже­ственные и святые), также пред­ставляются преображенными и исполненными славы. Византий­ская икона показывает, как материя — фактиче­ски все творение, человече­ство и природа — может преобразиться: не только в первозданную гармонию и красоту, которой они обладали до грехопадения, но в большую славу, которую они обретут в грядущем Цар­стве. Иконы, хотя они и схематично изображают мир, обращают свой взгляд не к миру, в котором мы живем, но предзнаменуют грядущее Цар­ство Божие. И в Евхари­стии, и на иконах провозглашается взаимосвязь прошлого, на­стоящего и будущего, здесь присут­ствует предчув­ствие нашим миром мира грядущего.