Биография от Бытия до Откровения

Русский исход — это не русская смерть. Это жизнь русской культуры, в том числе русской поэзии, в других, хотя бы и не очень благоприятных, обстоятельствах изгнания. Примером такого «бытия в ином» является поэзия матери Марии (в миру Елизаветы Юрьевны Скобцовой), которая (речь о поэзии) стала другой, но и осталась той же. Григорий Беневич продолжает (и завершает) свой рассказ о матери Марии как поэте.
Раздел: ПОДРОБНО
Биография от Бытия до Откровения
Победа над злом (к высадке английского десанта в Нормандии). Вышивка матери Марии на полотне (лагерной косынке). 1944 год
Журнал: № 12 (декабрь) 2020Автор: Григорий Беневич Опубликовано: 16 декабря 2020

Молчание

Вслед за участием в революции на стороне правых эсеров и в Гражданской войне для Елизаветы Скобцовой началась жизнь в эмиграции. В 1924 году семья добралась до Парижа. Пришло время осмысления событий русской революции. Стихи не писались — очевидно, из-за провала мессианских чаяний, выраженных в «Руфи» (1916), утраты внутренней правоты. В эти годы (1924–1926), однако, Скобцовой создаются замечательные прозаические произведения о революции и Гражданской войне: повести «Равнина русская» (1924) и «Клим Семенович Барынькин» (1925), а кроме того, очерки — «Последние римляне» (1924, о культуре русского модерна), «Друг моего детства» (1925, о К.П. Победоносцеве) и «Как я была городским головой» (1925, об уникальном опыте в качестве городского главы Анапы во время Гражданской войны). Радикальный переворот в душе Елизаветы Скобцовой произошел 7 марта 1926 года, когда умерла её младшая дочь Настя, — и она прошла через то, что можно назвать «огненным покаянием», увенчавшимся монашеским постригом в 1932 году.

После поэтического молчания, длившегося с 1917 по 1927 годы, покаяния и прихода в Церковь к Скобцовой вернулся и поэтический голос, который уже не изменял ей до последних лет жизни. Стихи, написанные в 1927–1933 годах, были собраны в одну тетрадь (далее — «Тетрадь»), которая состояла из 12 разделов: «Люди», «Земля», «Города», «Ханаан», «Иное», «В начале», «Вестники», «Мать», «Покаяние», «Смерть», «Ликование», «Мир». «Тетрадь» в своем первоначальном виде до сих пор не опубликована, стихи из нее разбросаны по разным изданиям. Мать Мария включила часть стихов из «Тетради» — меньше половины — в сборник 1937 года, в котором только два раздела — «О жизни» и «О смерти». Несмотря на эти текстологические трудности, можно попробовать сказать об основных темах стихов «Тетради».

 

О жизни и о смерти

Мать Мария (Скобцова)
Мать Мария (Скобцова)

Стихи из раздела «Люди» отражают восприятие Скобцовой русских эмигрантов, которых она встречала во время поездок по Франции (с 1930 года она была разъездным секретарем РСХД, и в её обязанности входила помощь обездоленным русским по всей Франции). Это стихи, полные горечи, но вместе с тем пронизанные христианской любовью, обнаруживающей в ближних, в каком бы несчастном и униженном состоянии они ни были, — образ Божий. Стихи из раздела «Земля» посвящены таинству «смирения до земли», открывшемуся Скобцовой через смерть дочери. Стихи из раздела «Города» передают ощущение от французских городов, от католических соборов и вообще от западной цивилизации, в восприятии которой Скобцова идет по следам славянофилов и Достоевского.

Самый таинственный раздел — «Ханаан», в нем Скобцова разрабатывает историософскую концепцию, согласно которой русские сравниваются с народом Израильским, коему завещана Обетованная земля (Ханаан), но который хотя и вошел в нее, за грехи претерпел «рассеяние», а теперь должен через испытания и хранение верности Богу вновь её найти. В одном из самых своих проникновенных стихотворений этого раздела Скобцова (вероятно, памятуя свое «язычество») уподобляется в вере и смирении евангельской хананеянке:

Как собака, лягу я у ног,

У хозяйских ног, средь серой персти.

И Хозяин скажет: мой щенок,

Мой щенок с взлохмаченною шерстью.

Буду видеть, как к Нему идут

Мудрые, подвижники, святые.

Чтоб отдать Ему любовь и труд,

Чтобы дал Он им венцы литые.

Буду я внимательно смотреть,

Как благословляет их Хозяин.

Хорошо мне тихо умереть

По-собачьи, средь земных окраин.

Господи, вот глупый твой щенок

Неумело твои ноги лижет.

Дай мне вечность пролежать у ног, —

Только б потеплее и поближе.

 

Здесь очень точно понято, что истинный Израиль, ради которого пришел Христос, — это избранные Им от века святые, но и всякий грешный человек может из дальнего стать ближним Христу, если он смирится «до земли».

Стихи из раздела «Иное» писались уже после пострига и посвящены главным образом «иночеству». По ним видно, что мать Мария не понаслышке знала, что такое отрешение от мира, аскетическая борьба, молитва, борьба с бесами, умерщвление плоти, спогребение Христу и схождение во ад, единственным Спасителем из которого является Господь:

…И за стеною двери замурую.

Тебя хочу, вольно найденный гроб.

Всей жизнью врежусь в глубину земную,

На грудь персты сложить и о земь лоб.

Мне, сердце тесное, в тебе просторно.

И много ль нужно? Тело же в комок.

Пространство лжет, и это время вздорно,

Надвинься ниже, черный потолок.

Пусть будет черное для глаз усталых,

Пусть будет горек хлеб земной на вкус,

В прикосновеньи каждом яд и жало,

Лишь точка света — имя Иисус» (1933).

 

Раздел «В начале» в наибольшей степени отражает тогдашнее увлечение Скобцовой софиологией протоиерея Сергия Булгакова, семинар которого она в это время посещала. Название раздела восходит к Ин. 1, 1 и Быт. 1, 1 (в поэтическом отношении раздел неудачен). Раздел «Вестники» подхватывает тему «вестничества» из «Руфи», но речь идет уже о вестничестве, подводящем самого поэта к новой жизни во Христе — к монашеству.


Торговка цветами на улице Гош. Париж. 1924 год
Торговка цветами на улице Гош. Париж. 1924 год


Подлинное материнство

Раздел «Мать» посвящен переосмыслению темы материнства. Если в «Дороге» материнство воспевалось, а в «Руфи» ему было отказано в пользу «жизни духовной», то в «Тетради» Е. Скобцова находит новое измерение этой темы, связанное с Богоматерью, в материнстве Которой она находит первообраз истинного, до конца преображенного, «всеобъемлющего материнства» в отношении каждого со-человека. Таким образом, Богородичная тема связана для Скобцовой не только с материнством в отношении других, осуществляемым по образу Богоматери. Для начала она сама должна была почувствовать Божию Матерь как свою Мать, Заступницу и Покров, а такое чувство у человека возникает только в Церкви. Поэтому возвращение в Церковь и совпадает с появлением особого, интимного отношения к Божией Матери. В минуты искушений, когда прежняя страстная («языческая») жизнь вырывалась из глубины «родовой памяти» и грозила закружить её в своем вихре, Елизавета Скобцова прибегала к помощи Девы Марии и в Ней обретала спасение своей смятенной души от хаоса, погубившего не одного русского поэта:

Не засыпает тяжелая кровь,

Ветер доносится острый и резкий.

Древняя родина вспомнилась вновь,

В воздухе трубы, и вихри, и плески.

Нет, не насытиться, только хлебнуть

Хаоса пьяную, мутную брагу.

Древней бессмыслицы темную муть

Тянет и мчит к роковому оврагу.

Только коснуться мне, только припасть

К недрам, поющим про вечную смену.

Кружатся вихри, вздымается страсть, —

Это дорога к последнему плену.

Если же хочешь и можешь спасти,

Ты, одолевшая древнего змия,

Душу сметенную перекрести,

Тихой рукою, Мария.

 

Тема «вихрей» — от Блока. Что касается «материнства» в отношении людей, то Скобцова была в высшей степени бдительна, проверяла себя, не является ли её «материнство» обычной психологической компенсацией любви к умершей дочери. В отличие от материнства Богородицы, свое собственное она называла «самозванством». Но при этом не отрекалась от него, ибо отречение считала отказом от преображения всякого пути (см. очерк «Святая земля»), но молила Бога, чтобы Он приобщил её к Своим работникам, ввел в соответствующий чин, дал ей силы любить ближних не своей (человеческой) любовью, а Его. Тогда её душевная тоска, которая, как она знала, может обернуться не только жалостью к другим, но и саможаленьем, преобразится в христианскую любовь к людям.

Е.Ю. Скобцова с детьми. 1920-е годы
Е.Ю. Скобцова с детьми. 1920-е годы

 


Три отречения

Самые пронзительные и в поэтическом отношении сильные стихи — из раздела «Покаяние», они являются свидетельством того страшного суда Божия, который Скобцова пережила после смерти дочери. Всего беспощаднее поэт говорит о том времени, когда она вошла в русскую декадентскую культуру начала XX века, и о последующем участии в революции и Гражданской войне. Об этих «днях» своей жизни она пишет:

И смерть, и кровь, разгул и блуд.

Разнузданность страстей несытых

Они как знак в себе несут.

Кто перечислит всех убитых?

Растленных всех кто соберет?

Кто вспомнит мертвых незарытых?

 

Скобцова принимает на себя не только так называемые «личные грехи», но и вину за всё, что совершалось во время революции и Гражданской войны в России. Тем не менее, она не останавливается в своем покаянии, а двигается дальше, доискиваясь, в чем состоит её главный грех, следствием которого были все остальные:

Но и не в этом темный гнет, —

Всё это знак иной измены

И всё вменяю я в умет.

Я захотела жизни тленной,

И гибель в сердце приняла,

И приняла я знаки плена,

И почести я воздала —

Не смыслу — божеские…

 

Здесь в сжатой форме сказано самое главное, что можно сказать о пути греха и отречения от Бога-Логоса. Самое главное — это ориентация жизни на «тленное», когда божеские почести воздаются не Богу, а плоти («не смыслу»). В самом деле, в юности увлеченная идеями народничества, Лиза Пиленко боготворила народ, в стихах сборника «Скифские черепки» Кузьмина-Караваева называла мужчину «владыкой», позднее писала А. Блоку: «Вы больше человека и больше поэта», и называла его, наряду со Христом, своим «женихом и царем». Всё это укладывается в то понимание греха, которое мы находим в покаянии Скобцовой. Желание «нормальной человеческой жизни», вероятно, тоже теперь рассматривается ею как измена Богу, а значит, жизнь в первые годы эмиграции, полная забот о семье, трагически закончившихся смертью Насти, — это тоже «тленная жизнь». За эти три свои измены Богу — «декадентскую», революционную и эмигрантскую — поэт приносит «огненное покаяние» пред лицом Божиим.

 

Подготовка к подвигу

Страница из сборника стихов матери Марии с ее же иллюстрациями. 1937 год
Страница из сборника стихов матери Марии с ее же иллюстрациями. 1937 год

Раздел «Смерть» свидетельствует о переходе от трагического восприятия смерти к мистическому. Умершие являются первыми предстателями и молитвенниками за живых. Раздел «Ликованье» — редкий в русской лирике пример стихов, передающих радость бытия в Боге, обретаемого в земном странничестве и нищете, которые познала Е. Скобцова в своих скитаниях по Франции. Одно из самых замечательных — пророческих, трагических и просветленных стихов, входящих в этот раздел, — стихотворение об обретении человеком, обнищавшим из любви к людям, своего Дома в «лоне Божием»:

Да, не беречь себя. Хочу на всех базарах

Товаром будничным, голодным на потребу,

За грош и каждому. В каких еще пожарах,

Душа моя, ты подыматься будешь к небу?

Никто, нигде, ничем, никак уж не поможет.

Что человек для человека? Голос дальний?

Иль сон забытый? Он уж не тревожит, —

Немного радостней или печальней.

Но есть защита крепкая. Иная помощь.

Господня длань тяжелая. Ты — лоно Божье.

Вот, безночлежная, я вечно дома. Дома.

Одна в туманах ветреных, во мраке бездорожья.

 

Человек, лишенный настоящего отклика у ближних, находит иной покров и иную помощь — в Боге. Только нашедший такой Дом, очевидно, и может открыть свой дом для других, сделать из него убежище для всех страждущих и гонимых, как это сделает мать Мария после учреждения в 1935 году «Православного дела» и убежища-приюта при нем.

Наконец, в разделе «Мир» мы находим стихи, в которых поэт вопрошает Бога о смысле страдания одних людей и причине равнодушия к их страданиям других. Эти стихи ставят вопрос о том, допустимо ли принять такой мир Божий. Ответом на её вопрошание является образ Агнца, принявшего крест за спасение мира. Экзистенциально этот ответ усваивается Скобцовой в её собственном скитальчестве по миру, когда свою «безночлежность» она понимает как вольно принятый крест в подражание Сыну Человеческому. В свою очередь, примиренность с Богом и с людьми через вольно принятый крест приносили её душе покой и единение со всем Божиим творением.

В большинстве стихов «Тетрадей» Скобцовой, как и в ней самой, происходило изживание трагического восприятия мира, характерного для первого эмигрантского периода. От трагедии она переходит к христианской мистерии, таинственной жизни во Христе. Практически все главные аспекты её жизни как всецелой подготовки к монашеству были творчески осмыслены в стихах. Поэтическое творчество этого периода (к нему же относится замечательная, написанная терцинами, поэма-псалом «Похвала труду» — христианский ответ на советскую героизацию труда), даже больше, чем религиозно-философская публицистика, служило формированию христианского отношения к той или иной стороне жизни. Оно всё ближе подводило её к тому евангельскому христианству, которое она исповедовала до конца своей жизни.

 

Не укрыться в миросозерцанье

Побудила опубликовать свои стихи (часть из них) мать Марию (постриг она приняла в 1932 году), вероятно, смерть старшей дочери Гайяны, уехавшей, не без влияния Алексея Толстого, в 1935 году в СССР, где она умерла по неизвестной причине год спустя. Известие о смерти еще одной дочери глубоко потрясло мать Марию, но не сломило, а еще более укрепило её в вере и сознании правильности выбранного пути. Свидетельством этого и является выпущенный ею в Берлине в 1937 году сборник стихов. Сильнее всего стихи матери Марии из этой книги звучат, когда в своем полном «обнищании» (кеносисе) она совершает исход из мира — к Богу. Точнее всего об этом «переходе» свидетельствует одно из лучших стихов сборника 1937 года, вызванное смертью Гайяны. Начинается оно так:

Не укрыться в миросозерцанье,

Этот тканный временем наряд,

Ни к чему словесное бряцанье, —

Люди тысчелетья говорят.

Буду только зрячей, только честной, —

(У несчастья таковы права), —

Никаких полетов в свод небесный

И рассказов, как растет трава.

Буду честно ничего не видеть,

Ни во что ни верить и не знать

И неизживаемой обиде

Оправдания не подбирать.

 

Подобно библейскому Иову (чей образ, наряду с Давидом и Иаковом не раз встречается в сборнике), мать Мария отвергает какое-либо «рациональное» оправдание Бога (теодицею). Человеку невозможно оправдывать Бога. И всё же, даже в состоянии утраты, мать Мария не теряет своей личной правды, самого чувства личности, утверждающегося через встречу с «гостьей», — посланной Богом смертью родного человека:

Избрана я. Гостья посетила,

Подошла неведомой тропой.

Всё взяла, — одним лишь наградила, —

Этой дикой зрячестью слепой.

 

Из состояния предельного самоотчета, когда стихает всякая «игра» сознания и чувств (и наступает состояние тишины — исихии) мать Мария обретает дерзновение обратиться к Богу:

Было тихо. И ветра подули.

Стало тише. Иль от глухоты

Я не слышу, как в подземном гуле

Гибнут искры мертвой красоты.

Вот я вехами пустыню мечу

И Сорокадневного пою.

Если хочешь, выйди мне навстречу

В честную безрадостность мою.

И она оказывается оправданной на этом «страшном суде», поскольку не пытается говорить «о Боге», как это происходило на многочисленных религиозно-философских собраниях того времени. Мать Мария говорит о самой себе и свидетельствует, что Бог абсолютно свободен, личен и непознаваем человеческим разумом. Такое «богопознание» — оправдание, полученное от Самого Бога, ибо только праведный может быть до конца честен.


Съезд Русского студенческого христианского движения. Париж. 1937 год
Съезд Русского студенческого христианского движения. Париж. 1937 год

 


Анна и Павла

После выпуска сборника «Стихи» (1937) в 1937–1938 годах мать Мария написала еще несколько стихотворений, их появление связано с её спором о сути монашества с архимандритом Киприаном (Керном), монахинями Евдокией (Мещериковой) и Бландиной (Оболенской) и «добрейшим из всех» митрополитом Евлогием (Георгиевским). К этим же стихам примыкает и пьеса-мистерия в стихах «Анна» (1939), написанная по мотивам того же спора. В центре пьесы монахиня Анна, которая уходит в мир и там встречает человека (Скитальца), продавшего свою душу дьяволу за счастливую и долгую жизнь на земле. Его образ у матери Марии восходит не только к поэме о Мельмоте-Скитальце, но и к Пушкинской речи Достоевского, где скитальцами названы оторванные от народа русские западники-интеллигенты. В эссе «Достоевский и современность» (1929) Скобцова писала о «русской скитальческой народной душе», а в пьесе матери Марии этот образ становится еще более обобщенным. Спасти Скитальца может только тот, кто вместо него подпишет тот же договор. Анна решается спасти его, она обещает свою душу дьяволу, но при этом не принимает земного счастья, которое по этому договору могло бы ей принадлежать. Видя такую любовь, Скиталец приносит покаяние и оказывается спасен. Но вот приходит час смерти Анны. Её душа должна попасть к дьяволу, но против посланца сатаны за нее судится юродивый Василий Блаженный. Он настаивает на том, что бескорыстная жертвенная любовь не может быть пожрана адом. Душа Анны возносится на небо.

В этой пьесе монахиня Анна, приняв юродство Креста, «совлекается» своего монашеского образа, уходит в мир ради спасения людей, жизнь которых из-за того, что они продали душу за счастье, превратилась — уже здесь на земле — в ад. В этот ад и сходит Анна, покидая монастырь («отдать душу дьяволу» значит, очевидно, согласиться войти в этот «ад», покинув стены монастыря). В то время как другие монахини, и в первую очередь антипод Анны — Павла, остаются в монастыре спасать свою душу, Анна уходит в мир, где встречает Скитальца и, «отдавая за его душу свою», спасает его. Здесь надо иметь в виду, что отречение Анны от земных благ, которые сулил ей договор, говорит о том, что она уже совершила свой подвиг отречения от мира, её душа уже и так всецело посвящена Богу. Вероятно, Павле необходимо было продолжить подвиг спасения своей души, потому что для нее мир был полон соблазнов и искушений. Анна же потому и могла положить свою душу за другого, что мир её больше не соблазнял.

 

Спасти Агасфера

В жизни самой матери Марии таким моментом был уход в монашество и то «обнищание», которое засвидетельствовано в её стихах:

Уплатила я по всем счетам

И осталась лишь в свободе нищей.

Вот последнее, — я дух отдам

За Твое холодное жилище.

Бездыханная гляжу в глаза, —

В этот взор и грозный и любовный.

Нет, не так смотрели образа

На земле бездольной и греховной.

Тут вся терпкость мира, весь огонь.

Вся любовь Твоей Голгофской муки.

И молюсь: руками душу тронь.

Трепещу: Ты простираешь руки.

 

Последний период жизни матери Марии отмечен сотрудничеством с Сопротивлением, жизнью и смертью в лагере Равенсбрюк. В лице евреев, которых она спасала от нацистов (см. её пьесу-мистерию «Солдаты»), мать Мария встретила последнего в своей судьбе «Скитальца» — вечного Жида Агасфера (вспомним пушкинскую Татьяну: «И стал теперь её кумир… Или Мельмот, бродяга мрачный, / Иль Вечный жид…»), не находящего себе пристанища, скитающегося по лицу земли. Он является у матери Марии продолжением образов Мельмота из её поэмы и Скитальца из пьесы «Анна». Но если Мельмот имел прообразом А. Блока (и русского интеллигента, оторванного от народа), Скиталец из пьесы «Анна» был призван оправдать деятельность матери Марии по спасению оказавшихся в эмиграции русских, то теперь для нее настало время спасения и «взятия на себя судьбы» последнего, архетипического «скитальца» — Агасфера. Спасая евреев, мать Мария разделила их судьбу (вплоть до принятия смерти за них) ради спасения их от того договора, по которому они, предпочтя земное царствие небесному, обрекли себя на ад на земле. Об этом она не говорит прямо, но в контексте творчества матери Марии такая трактовка очевидна. В пьесе есть мольба о том, чтобы мытарства еврейского народа наконец прекратились и вместе с исходом Церкви из «Содома» совершился и последний исход евреев — ко Христу:

Благослови, распятый Иисус.

Вот у креста Твои по плоти братья,

Вот мор и глад, и серный дождь и трус —

Голгофу осеняет вновь распятье.

Благослови, Мессия, Свой народ

В лице измученного Агасфера.

Последний час, последний их исход

И очевидностью смени их веру.

 

Последние слова — это мольба об узрении евреями подлинного Лика Христова.


У входа в приют на улице Лурмель, 77. Вторая слева – мать Мария. Второй справа – Съезд Русского студенческого христианского движения. Париж. 1937 год протоиерей Димитрий Клепинин. Сентябрь 1939 года

У входа в приют на улице Лурмель, 77. Вторая слева – мать Мария. Второй справа – Съезд Русского студенческого христианского движения. Париж. 1937 год протоиерей Димитрий Клепинин. Сентябрь 1939 года 


Пусть будет сердце смертное готово

Во время войны матерью Марией была написана терцинами замечательная итоговая и пророчески-апокалиптическая поэма «Духов День» (1942), которая явились для нее, как и её подвиг по спасению жертв нацизма, подготовкой к смерти и встрече с Богом:

Пусть будет сердце смертное готово

Предстать на суд. Пусть взвесит все дела.

Пусть выйдет в вечность без сумы и крова.

 

Именно такое предстояние Богу, полное обнищание (кеносис) позволило матери Марии войти в апокалиптическую реальность, которой исполнены её произведения этого времени. Последним же её «обнищанием» было то, что она не пожалела отдать Богу ради спасения людей своего сына Юрия. Он помогал матери Марии спасать евреев от нацистов и, как и она, принял мученическую смерть — погиб в лагере в 1944 году, как и священник Димитрий Клепинин — последний духовник «Православного дела» (с 1939 года), ближайший соратник матери Марии.

Прослеживая судьбу матери Марии, как она осмыслялась и выстраивалась ею самой, можно заметить, что эта удивительная судьба имела вполне определенную внутреннюю логику. В целом, эта логика (или, лучше сказать, «логос») судьбы соответствует парадигме Библии. В жизни матери Марии один за другим следовали периоды: рай раннего детства, утрата рая, язычество (магическое, потом земледельческое), Ветхий Завет (включая пророчества), покаяние (вспомним, как Иоанн Креститель призывал к покаянию перед приходом Христа), Евангелие, Новый Завет (когда она, проповедуя юродство Креста, обличала фарисейство) и Апокалипсис. Сам по себе этот факт представляет собой необычайное и замечательное явление в русской культуре.

Поделиться

Другие статьи из рубрики "ПОДРОБНО"