Обитатели зеленого острова. Свято-Троицкий Зеленецкий монастырь

Из тупика

Мы приехали уже затемно. В лунном свете, на трескучем морозе, когда снег хрустел под ногами, кажущийся пустым монастырь выглядел по-особенному живописно. Монахи знали, что мы приедем, и фигура настоятеля, игумена Пахомия (Трегулова), высокого, с благородными чертами лица, встречавшего нас у ворот, только добавляла колорита.

Отец Пахомий управляет монастырем уже 20 лет. В 1996 году, когда он был назначен руководить братией и восстановлением обители, здесь была страшная разруха. Не то что кровель на постройках — окон не было. Не говоря уже об электричестве, водопроводе и канализации, которые появились только в последние годы. Любые попытки прежних настоятелей сдвинуть дело с мертвой точки были малоуспешны — просто потому, что к монастырю не было дороги для подвозки стройматериалов. Новому настоятелю удалось договориться с властями и проложить путь для автомобилей — и обитель начала постепенно, но верно возрождаться.

— Первым делом, что нужно было сделать, — это наладить быт, — говорит игумен. — Условий для жизни не было никаких. Да и сейчас непросто — например, печное отопление. На Рождество стояли сильные морозы, кельи промерзли так, что снаружи казалось теплее, чем внутри.

О где же ты, брат?

То, что братии обычно не видно во дворе монастыря, объясняется просто: во‑первых, их совсем немного, а во‑вторых, каждый с утра до самого отбоя находится на послушании. Труд насельников очень прост и естественен в том смысле, что продиктован самой жизнью здесь, а потому праздных минут у монахов почти нет. Работы много, и разной: от уборки снега до приготовления еды, от сбора яблок осенью до колки двор. Собственно, каждый здесь просто обязан быть мастером на все руки — иначе нельзя. Но у каждого насельника есть, конечно же, особенное послушание.

Иеромонах Иоанн (Сёмин) — благочинный монастыря, он отвечает в первую очередь за богослужения, устав знает наизусть. С первого взгляда на этого монаха угадываешь в его прошлой жизни страницы, связанные с военной службой, — чувствуется строгость и выправка. И правда, Евгений Сёмин родился в семье офицера, пожил в разных уголках Советского Союза, пока не приехал в Ленинград на учебу в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. Но шли 1980-е годы: богемные тусовки, музыка, игра на гитаре, поиски смысла, подпольные кружки с философскими разговорами, медитативные практики, на полках — Бхагавадгита и сочинения Шри Ауробиндо. А где-то между томов с индийской мистикой — Евангелие и святоотеческая литература. Затем — Крещение, знакомство с братией восстанавливающейся Зеленецкой обители, которая тогда собиралась в Иоанновском монастыре на Карповке, и осознание, что дальнейшая жизнь будет связана только с этим. Родители так и не смогли до конца принять выбор сына.

Инок Алексий (Перегонцев) вырос, в отличие от отца Иоанна, в православной семье с крепкими традициями, его бабушка была монахиней еще до революции. Бывший моряк. Ходил в промысловые рейсы судовым механиком. Потом был разнорабочим. О том, почему стал монахом, говорит уклончиво: «Так обстоятельства сложились, приехал потрудничать, остался, — а потом добавляет: — Дети выросли, с женой развелся». Инок Алексий мастер на все руки, что бы ни поломалось — позовут его.

Послушник Виктор Бочаров — бывший айтишник, системный администратор. Самый молодой насельник, а значит, несет послушание на кухне. С будущим настоятелем, отцом Пахомием, познакомился в начале 1990-х годов, во время службы в армии, после по его совету год жил послушником в Печорах. «Очень народу много, и братии, и туристов», — объясняет он, почему тогда не остался там насовсем.


Есть еще монах Варсонофий (Тимофеев), эконом обители. Должность говорит сама за себя: большинство хозяйственных, финансовых вопросов — на нем. Застать его в монастыре нам не удалось — он как раз уехал по делам в город.

Зимние заботы

Монастырь стоит на островке твердой почвы (он так и называется — Зеленый остров), со всех сторон окруженной болотом. Эта особенность определяет и здешний климат, влажный, знойный летом и очень морозный зимой. Места вокруг монастыря безлюдные, прилегающая деревня Зеленец не в счет — старожилов можно пересчитать по пальцам одной руки, а в остальном населена она лишь в теплое время года немногочисленными дачниками, рискнувшими облюбовать места в такой глуши. Зато округа богата фауной: в лесу, ввиду почти полного отсутствия охотников, можно встретить медведя. Частые гости монастыря — кабаны, положившие глаз на местный яблоневый сад. Зато бобры — помощники монахов: их развелось столько, что надобность рубить деревья для отопления обители почти отпала — можно приходить и брать уже сваленный ими ствол.



Топливом для печей заведует иеромонах Иоанн. Так повелось еще со времен, когда он был послушником. Утром, после службы, он берет топор и выходит за ворота — наколоть дров. Распиленные стволы пролежали под навесом в лесу уже около месяца, и сегодня очень удачное время, чтобы поработать топором — на морозе древесина становится хрупкой.

— Ольха — хорошее дерево, — говорит священник, расколов пополам большой чурбан, — совсем не «благородное», в отличие от сосен или елей, растет как кустарник, горит хорошо, дымоход не засоряет. Береза дает  много тепла, но нагару и сажи от нее тоже много.


В это время оставшаяся в монастыре братия борется с последствиями погодных явлений: совсем скоро обед и нужно готовить трапезу, но замерзла вода в водопроводных трубах. На кухне температура колеблется в районе нуля градусов, о чем красноречиво свидетельствует прикрепленный над раковиной термометр. Прощупывая замерзшие места, брат Виктор отогревает трубы строительным феном, пока брат Алексий чистит картошку и морковку — хотя это и не его послушание, но поспеть к обеду как-то надо.
А в братском корпусе в душевой кабине ждет своего часа водонагреватель. Он засорился осадками болотной воды — другой здесь просто нет. И раз в год водонагреватель нужно чистить.


 

Для настоящих трудников

Когда Рустик Трегулов, недавно крестившийся, размышлял о своем дальнейшем пути в жизни, ключевую роль в его судьбе сыграл протоиерей Николай Гурьянов с острова Залит. «Нет его здесь, в Москву уехал», — ответил кто-то из-за двери кельи старца на вопрос пришедшего молодого человека. И когда тот уже развернулся, чтобы уйти, голос продолжил: «Стой, Рустик. Давно тебя жду!».

— Прямо-таки затащил меня в келью и рассказал, что будет со мной в ближайшее десятилетие, — говорит настоятель. — Сомнений в выбранном пути уже не было.

Послушник в Псково-Печерском монастыре, староста комплекса храмов в Шлиссельбурге, настоятель храма Воскресения Христова у Варшавского вокзала (всё пришлось поднимать из руин), одновременно — келейник и помощник митрополита Иоанна (Снычева). И уже с большим багажом опыта отец Пахомий был назначен в Зеленецкий монастырь.

Восстанавливая обитель, ему приходилось много узнавать о том, что здесь было в недалеком прошлом. Поочередно в этих стенах располагались: трудовая колония города Волхова, подсобное хозяйство алюминиевого завода и профтехучилище для инвалидов. Во время Великой Отечественной — военный госпиталь, поэтому вокруг очень много захоронений умерших воинов.

С внешней стороны монастырской стены отец Пахомий специально оставил нетронутым место, изрешеченное пулями. По рассказам местных жителей, здесь были расстреляны духовенство и братия монастыря в первые годы гонения на Церковь. После войны, вплоть до 1975 года, здания монастыря занимал (как и на Валааме) сначала дом инвалидов, а потом психоневрологический интернат. После этого монастырь был в запустении и просто разрушался.


Братия рассказывает, что однажды в Зеленец приехала большая семья: бабушка, ее дети и внуки.

— Набожные какие, подумали мы, — говорят монахи. — Но оказалось, что это бывший работник ПНИ. Санитарка, что ли. Привезла внуков показать, где прошла ее молодость. О Боге даже не вспоминала.

Паломников и прихожан здесь мало в принципе — сказывается всё та же удаленность от городов. Монастырь и до революции не отличался многолюдством из-за суровых условий жизни среди болот и уединенности. Однако в дни больших православных праздников и в день памяти преподобного Мартирия паломники полностью заполняли храмы обители, что происходит и в наши дни.


Отдельная история — отношения монастыря с трудниками.

— Раньше их было много, — рассказывает отец Иоанн. — За стеной стояла старая деревянная гостиница, в которой они все жили. Пока не сгорела… Контингент ведь был совершенно определенного склада, в основном неблагополучные в социальном плане люди. Ну а потом они поняли, что у нас тут строго, не забалуешь. И большинство разбрелись по другим монастырям, где им больше внимания и свободного времени. Особенно любят они женские монастыри. Знаете, есть такой тип, «перекати-поле» — в одном монастыре поживут, в другом, так и скитаются. Нет, к нам летом тоже приезжают трудники, но самые настоящие — едут именно помочь, поработать, а не отдохнуть.

Те, кто ушли…

Между двумя монастырскими храмами — Троицким собором и Благовещенской церковью — две могилы. Здесь лежат иеродиакон Марк и монах Николай. Первый умер совсем молодым, в тридцать три года, от заболевания неизвестной этиологии, как написано в его свидетельстве о смерти. Второй — всю жизнь проработал в Волховском депо, но еще до закрытия монастыря был здесь на послушании и потом пострижен в монашество.

— А когда монастырь вернули, он пришел и сказал, что хочет здесь умереть, — рассказывает настоятель.

Бывали в Зеленецкой обители и другие истории. Братия рассказала, что раз к ним приехал постриженный при городском храме монах, ни разу в монастырях не бывавший. «Буду теперь с вами жить», — сказал он. Сказано — сделано, отвели новоприбывшего в трапезную, тот посмотрел на собратьев, огляделся вокруг, вышел и… пропал. Весь монастырь обошли — не нашли: как оказалось, уехал обратно на ближайшей электричке.

Но это, конечно, из ряда вон выходящий случай — когда человек рисует себе монашескую жизнь в идиллических тонах и, сталкиваясь с реальностью, которая требует намного большей самоотдачи, оказывается к ней не готов.

— Сами вы никогда не жалели, что стали монахом? — спрашиваю я у отца Иоанна. — Вы говорили, что родители были не очень рады вашему выбору.

 — Уныние — обычное для монаха искушение. Мысли в голову всякие лезут. Но такого, чтобы жалел именно о монашеском пути, — не было.