Владимир Дяденистов: до и после «Superstar»
Двадцать пять лет назад на сцене российской эстрады появилось очень непривычное для постсоветского зрителя произведение — рок-опера «Иисус Христос суперзвезда» (Jesus Christ Superstar). Ее герой — живой, страстный, трепетный Иисус — пел и страдал, проходя на сцене перед зрителями этапы своего жизненного пути. То, что сегодня, возможно, покажется спорным, в то время стало откровением для многих. Удивительно, что всё это время роль Иисуса играл один и тот же артист — Владимир Дяденистов.
Раздел: Интервью
Владимир Дяденистов
Журнал: № 6 (июнь) 2015Страницы: 50-52 Автор: Евгений РаиФотограф: Анна Дашук Опубликовано: 30 июня 2015
БиографияВладимир Дяденистов — заслуженный артист РФ, ведущий солист театра «Рок-опера», автор-исполнитель. С 1976 г. был солистом ВИА «Калинка». В 1984 г. был приглашен в театральную группу «Поющих гитар», позже преобразованную в Ленинградский театр «Рок-опера». В 1989 г. театр приступил к постановке знаменитой рок-оперы «Иисус Христос суперзвезда» Э. Л. Уэббера. Работая над образом Иисуса Христа, Владимир уверовал, принял крещение. Премьера состоялась в феврале 1990 г. и с того времени не уходит из репертуара театра. Владимир Дяденистов исполняет и другие роли в спектаклях («Юнона» и «Авось», «Орфей и Эвридика», «Кентервильское привидение»), как автор-исполнитель духовных песен выступает на различных площадках Санкт-Петербурга. Женат, имеет троих детей и внучку.
— Владимир, вы уже 25 лет исполняете главную роль в рок-опере «Иисус Христос суперзвезда». Почему она вызывает столько споров, и чем ваша версия отличается от оригинала?
— Прежде всего людей смущает слово «суперзвезда» в названии мюзикла. Если бы, к примеру, он назывался «История Иисуса Христа», я уверен, больше половины нынешних претензий к опере и ее исполнителям отпало бы.
Наша версия серьезно отличается от оригинала. Перевод Кружкова и Бородицкой, которым мы пользуемся, наиболее близок к Евангелию. Вот пример: в оригинале ария Иисуса начинается словами «I only want to say» («Я лишь хочу сказать»), у нас это звучит так: «О, Господи, скорбя, я прошу тебя». Некоторые другие обороты напрямую цитируют Евангелие, например: «Душа моя скорбит смертельно». И, наконец, самое главное, — в этой версии действия, в отличие от оригинала, есть сцена воскресения, — а это краеугольный камень христианской веры.
— Вы сталкивались с неприятием этого произведения?
— Знаете, нас многие осуждают, ни разу не побывав на спектакле. И, тем не менее, у меня есть благословение на роль Христа от отца Василия Лесняка, моего духовного наставника, а значит, я считаю, это нужное и достойное дело. И каждый раз, исполняя свою роль, я в этом убеждаюсь, видя и слыша реакцию зрителей — они плачут, когда видят муки Иисуса, они светлеют, видя сцену воскресения. Многие приходят на наш спектакль с определенным предубеждением, — одним из таких зрителей был знаменитый Давид Голощёкин. Посмотрев спектакль, он изменил свое мнение.
КомментарийПротоиерей Виталий Головатенко, настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы при Санкт-Петербургской государственной консерватории:
«Зимний взят, Зимний взят! Красные заняли Петроград!» — распевали мои однокурсники-ленинградцы на картофельных полях совхоза «Краснофлотский» в начале второго курса истфака. Так в сентябре 1976-го я познакомился с главной темой увертюры рок-оперы Jesus Christ Superstar («Иисус Христос — суперзвезда»). Этот радостный, жизнеутверждающий мотив тогда никак не соотнесся с моим представлением об Иисусе, сложившимся из фресок, икон и картин, да еще из «Настольной книги атеиста» (другие источники в то время мне были недоступны). Впрочем, и когда много позже — уже в сане диакона, в 1990 году — я посмотрел известную экранизацию Нормана Джуисона, его поющий галилейский Бунтарь не стал для меня поводом переосмыслить образ Христа. И конечно, мне и в голову не приходило, что эта рок-опера — да, безусловно, талантливая и яркая — может кого-то всерьез привлечь к христианству и его Основателю, а уж тем более обратить к живой вере.
Но вот однажды на нашей общинной беседе на тему «Мой путь к Богу» один из общинников — в недавнем прошлом капитан дальнего плавания — объявил: «Вы, наверно, меня осудите, но мой путь к Богу начался с оперы Jesus Christ Superstar». Чаем никто из нас не подавился, но искренне удивились почти все. «Да-да, — продолжил он, — именно благодаря этой музыке я впервые прочел Евангелие, а потом и крестился». Вот уж поистине: «Как много нам открытий чудных!..» Помнится, среди заключительных выводов той беседы был и такой: а в самом деле, вправе ли мы решать, что душеполезно, а что душевредно на пути к Отцу, а уж тем более, чтобы прямо что-то запрещать? Ведь не запретил же отец своему блудному сыну уйти от него в страну далече, хотя и предвидел, чем всё закончится. Да и прав поэт: нам не дано предугадать, как в другой душе отзовется наше или чье-либо слово.
К тому же, всегда важно учитывать степень духовной высоты воспринимающего. То, что для новоначального может стать ступенью к восхождению, для духовно совершенного может оказаться камнем преткновения. К примеру, отцу Сергию Булгакову Сикстинская Мадонна в начале его пути к Богу виделась верхом совершенства, а через несколько лет — ярким символом искушения, подмены человеческим, душевным — Божиего, духовного.
К сожалению, некоторые христиане, не без гордости именующие себя православными, подчас торопятся с категорическими обличениями. Книгу, фильм, мероприятие, мнение, не пришедшиеся им по вкусу, они спешат обвинить в неправославности, нецерковности или даже в еретичности. Наблюдая эту ревность не по разуму, невольно задаешься вопросом: а судьи-то кто?..
Многие искренне полагают, что есть профессии, с трудом совместимые с жизнью в Церкви Христовой. И если речь заходит об актерах, то немедленно вспоминают гневные филиппики Иоанна Златоуста. Правда, при этом забывают — а чаще просто не знают, — каким был театр в эпоху Константинопольского святителя. Впрочем, и в наши дни иные постановки позволяют проводить прямые параллели с традиционными непристойностями и откровенными непотребствами театральных зрелищ древности, куда женщинам и детям вход был строго заказан. Да и кто возьмется всерьез оспаривать благотворное влияние на многие умы и сердца таких сценических шедевров, как, например, «Сказание о невидимом граде Китеже», «Хованщина» или «Парсифаль»?
Я не могу продолжить этот ряд рок-оперой Jesus Christ Superstar, хотя считаю Э. Л. Уэббера одним из выдающихся композиторов нашего времени, а его Requiem — замечательным творением. Но не стоит искать в мюзикле то (или Того), что (Кого) можно найти только в Евангелии. Да, о достоинствах опусов Уэббера можно спорить, но бесспорно одно: это мелодичные, яркие и самобытные произведения. И слава Богу, если кому-то (пусть даже очень немногим) они помогут стать лучше, чище или, наконец, ближе к Богу. Разве же это плохо? Путь к Отцу актера Владимира Дяденистова, как и пути многих наших современников, оказался не прямым, а кружным: комсомол, эстрада, йога… Но ведь в итоге важен не причудливый рисунок линии движения, а его результат. Конечно, путь Владимира еще не пройден до конца, однако вектор уже избран. И помоги ему Бог (и молитвами отца Василия Лесняка в том числе) оставаться верным своему курсу следования среди всех волнений моря житейского!
— Вы выступаете перед православной публикой — на сцене «Святодуховского» центра, в театре «Странник». Вы вообще часто обращаетесь к теме духовности, христианства. С чего это началось?
— Это пришло с годами. Я, как и большинство людей моего поколения, вырос в советской семье, отец был партийным работником, мама — из простых рабочих. Единственным верующим человеком у нас была бабушка, но об этом, естественно, все старались не говорить. Как и многие советские дети, я верил в светлое будущее, а о Боге не задумывался. Помню, когда уже служил во флоте, пришел в Никольский собор, ко мне подошла пожилая женщина и сказала: «Давайте я устрою, чтобы вас окрестили?», а я ответил: «Да вы что, я комсомолец!»
— Когда же пришла вера?
— Одно время я активно занимался психической саморегуляцией, позволявшей, как мне казалось, лучше познать себя, параллельно изучал основы ушу, дыхательной гимнастики, йоги, — словом, больше занимался телом. Наверное, через это нужно было пройти, чтобы прийти к мыслям о душе. Все эти увлечения я разделял с коллегой по ВИА «Поющие гитары» Валерием Ступаченко, который позже познакомил меня с отцом Василием Лесняком. Я крестился, прочитал Евангелие и… понял, что оно не могло быть написано человеком — слишком много там идущего вразрез с человеческой природой. Когда я осознал, что Господь действительно существует, что я могу общаться с Ним, — началось мое духовное творчество. Не сразу, конечно, ведь без труда результатов не добиться.
— Что стало результатом этого труда, что сейчас радует в этой сфере?
— Мы сотрудничаем с православным композитором Сергеем Гребенниковым, он создает действительно очень качественную духовную музыку, признанную православным миром. Также исполняем песни Светланы Копыловой. Пытаюсь и сам писать песни. В прошлом году с песней «Ангел-хранитель» выиграл целых три приза на конкурсе православной песни в Александро-Невской лавре. Эту музыку я написал в молодости, когда был очень влюблен, и вот теперь появилась возможность подарить ее Богу, чему я очень рад. Любовь и добро повсюду, нужно только суметь услышать их голос. Мне кажется, я всегда обладал внутренним стремлением к светлой стороне, и даже героев на сцене всегда играл положительных. Были, правда, исключения…
— И они оказались успешными?
— Да, хотя дались мне большим трудом.
— А что это были за роли?
— К примеру, мне довелось играть Степана Разина, безусловно, весьма противоречивого, в том числе и в духовном смысле, исторического персонажа: бунтарство, сложные отношения с родными и государством — всё это не могло не наложить отпечаток на его характер. Очень глубокая и сложная роль. Я пытался передать зрителю не только отрицательные, но и положительные черты Разина. Мой духовный наставник, присутствовавший на премьере, сказал: «Володя, остановись, иначе сгоришь», — настолько серьезно я погрузился в роль и переживал ее на сцене. Я вижу свою актерскую задачу в том, чтобы не только показать все стороны жизни персонажа, но и подвести к чему-то доброму. Поэтому и Степан Разин, этот заблудившийся во тьме бунтарь, в финале у меня стремится к свету, даже когда его четвертуют.
— А если бы вам предложили роль Калигулы?
— Вряд ли взялся бы, поскольку не вижу там светлого начала. Чтобы сыграть такую роль, необходимо выключить совесть, как свет, и, в кромешной тьме, возможно, что-то и получится. С ролью, я имею в виду. Жизненная позиция Калигулы: «Я — всё, остальное — ничто», — очень опасна, она противоречит моему мировоззрению. Я стараюсь во всех своих персонажах найти искру Божию, — только тогда могу взяться за роль. Калигула же для меня — абсолютное зло.
— Но ведь мы живем в мире, где зло нередко вызывают восторг и восхищение. Добрым быть немодно?
— Мода проходит, а человеческие сердца остаются, и очень важно, что происходит в них. Конечно, нелегко воспитывать детей, когда на них обрушивается такое количество разной информации, но важно не терять с ними связь, уметь разговаривать и учить доброте, которая, как и любовь, побеждает всё.
— Владимир, вы уже 25 лет исполняете главную роль в рок-опере «Иисус Христос суперзвезда». Почему она вызывает столько споров, и чем ваша версия отличается от оригинала?
— Прежде всего людей смущает слово «суперзвезда» в названии мюзикла. Если бы, к примеру, он назывался «История Иисуса Христа», я уверен, больше половины нынешних претензий к опере и ее исполнителям отпало бы.
Наша версия серьезно отличается от оригинала. Перевод Кружкова и Бородицкой, которым мы пользуемся, наиболее близок к Евангелию. Вот пример: в оригинале ария Иисуса начинается словами «I only want to say» («Я лишь хочу сказать»), у нас это звучит так: «О, Господи, скорбя, я прошу тебя». Некоторые другие обороты напрямую цитируют Евангелие, например: «Душа моя скорбит смертельно». И, наконец, самое главное, — в этой версии действия, в отличие от оригинала, есть сцена воскресения, — а это краеугольный камень христианской веры.
— Вы сталкивались с неприятием этого произведения?
— Знаете, нас многие осуждают, ни разу не побывав на спектакле. И, тем не менее, у меня есть благословение на роль Христа от отца Василия Лесняка, моего духовного наставника, а значит, я считаю, это нужное и достойное дело. И каждый раз, исполняя свою роль, я в этом убеждаюсь, видя и слыша реакцию зрителей — они плачут, когда видят муки Иисуса, они светлеют, видя сцену воскресения. Многие приходят на наш спектакль с определенным предубеждением, — одним из таких зрителей был знаменитый Давид Голощёкин. Посмотрев спектакль, он изменил свое мнение.
«Зимний взят, Зимний взят! Красные заняли Петроград!» — распевали мои однокурсники-ленинградцы на картофельных полях совхоза «Краснофлотский» в начале второго курса истфака. Так в сентябре 1976-го я познакомился с главной темой увертюры рок-оперы Jesus Christ Superstar («Иисус Христос — суперзвезда»). Этот радостный, жизнеутверждающий мотив тогда никак не соотнесся с моим представлением об Иисусе, сложившимся из фресок, икон и картин, да еще из «Настольной книги атеиста» (другие источники в то время мне были недоступны). Впрочем, и когда много позже — уже в сане диакона, в 1990 году — я посмотрел известную экранизацию Нормана Джуисона, его поющий галилейский Бунтарь не стал для меня поводом переосмыслить образ Христа. И конечно, мне и в голову не приходило, что эта рок-опера — да, безусловно, талантливая и яркая — может кого-то всерьез привлечь к христианству и его Основателю, а уж тем более обратить к живой вере.
Но вот однажды на нашей общинной беседе на тему «Мой путь к Богу» один из общинников — в недавнем прошлом капитан дальнего плавания — объявил: «Вы, наверно, меня осудите, но мой путь к Богу начался с оперы Jesus Christ Superstar». Чаем никто из нас не подавился, но искренне удивились почти все. «Да-да, — продолжил он, — именно благодаря этой музыке я впервые прочел Евангелие, а потом и крестился». Вот уж поистине: «Как много нам открытий чудных!..» Помнится, среди заключительных выводов той беседы был и такой: а в самом деле, вправе ли мы решать, что душеполезно, а что душевредно на пути к Отцу, а уж тем более, чтобы прямо что-то запрещать? Ведь не запретил же отец своему блудному сыну уйти от него в страну далече, хотя и предвидел, чем всё закончится. Да и прав поэт: нам не дано предугадать, как в другой душе отзовется наше или чье-либо слово.
К тому же, всегда важно учитывать степень духовной высоты воспринимающего. То, что для новоначального может стать ступенью к восхождению, для духовно совершенного может оказаться камнем преткновения. К примеру, отцу Сергию Булгакову Сикстинская Мадонна в начале его пути к Богу виделась верхом совершенства, а через несколько лет — ярким символом искушения, подмены человеческим, душевным — Божиего, духовного.
К сожалению, некоторые христиане, не без гордости именующие себя православными, подчас торопятся с категорическими обличениями. Книгу, фильм, мероприятие, мнение, не пришедшиеся им по вкусу, они спешат обвинить в неправославности, нецерковности или даже в еретичности. Наблюдая эту ревность не по разуму, невольно задаешься вопросом: а судьи-то кто?..
Многие искренне полагают, что есть профессии, с трудом совместимые с жизнью в Церкви Христовой. И если речь заходит об актерах, то немедленно вспоминают гневные филиппики Иоанна Златоуста. Правда, при этом забывают — а чаще просто не знают, — каким был театр в эпоху Константинопольского святителя. Впрочем, и в наши дни иные постановки позволяют проводить прямые параллели с традиционными непристойностями и откровенными непотребствами театральных зрелищ древности, куда женщинам и детям вход был строго заказан. Да и кто возьмется всерьез оспаривать благотворное влияние на многие умы и сердца таких сценических шедевров, как, например, «Сказание о невидимом граде Китеже», «Хованщина» или «Парсифаль»?
Я не могу продолжить этот ряд рок-оперой Jesus Christ Superstar, хотя считаю Э. Л. Уэббера одним из выдающихся композиторов нашего времени, а его Requiem — замечательным творением. Но не стоит искать в мюзикле то (или Того), что (Кого) можно найти только в Евангелии. Да, о достоинствах опусов Уэббера можно спорить, но бесспорно одно: это мелодичные, яркие и самобытные произведения. И слава Богу, если кому-то (пусть даже очень немногим) они помогут стать лучше, чище или, наконец, ближе к Богу. Разве же это плохо? Путь к Отцу актера Владимира Дяденистова, как и пути многих наших современников, оказался не прямым, а кружным: комсомол, эстрада, йога… Но ведь в итоге важен не причудливый рисунок линии движения, а его результат. Конечно, путь Владимира еще не пройден до конца, однако вектор уже избран. И помоги ему Бог (и молитвами отца Василия Лесняка в том числе) оставаться верным своему курсу следования среди всех волнений моря житейского!
— Вы выступаете перед православной публикой — на сцене «Святодуховского» центра, в театре «Странник». Вы вообще часто обращаетесь к теме духовности, христианства. С чего это началось?
— Это пришло с годами. Я, как и большинство людей моего поколения, вырос в советской семье, отец был партийным работником, мама — из простых рабочих. Единственным верующим человеком у нас была бабушка, но об этом, естественно, все старались не говорить. Как и многие советские дети, я верил в светлое будущее, а о Боге не задумывался. Помню, когда уже служил во флоте, пришел в Никольский собор, ко мне подошла пожилая женщина и сказала: «Давайте я устрою, чтобы вас окрестили?», а я ответил: «Да вы что, я комсомолец!»
— Когда же пришла вера?
— Одно время я активно занимался психической саморегуляцией, позволявшей, как мне казалось, лучше познать себя, параллельно изучал основы ушу, дыхательной гимнастики, йоги, — словом, больше занимался телом. Наверное, через это нужно было пройти, чтобы прийти к мыслям о душе. Все эти увлечения я разделял с коллегой по ВИА «Поющие гитары» Валерием Ступаченко, который позже познакомил меня с отцом Василием Лесняком. Я крестился, прочитал Евангелие и… понял, что оно не могло быть написано человеком — слишком много там идущего вразрез с человеческой природой. Когда я осознал, что Господь действительно существует, что я могу общаться с Ним, — началось мое духовное творчество. Не сразу, конечно, ведь без труда результатов не добиться.
Владимир Дяденистов
— Что стало результатом этого труда, что сейчас радует в этой сфере?
— Мы сотрудничаем с православным композитором Сергеем Гребенниковым, он создает действительно очень качественную духовную музыку, признанную православным миром. Также исполняем песни Светланы Копыловой. Пытаюсь и сам писать песни. В прошлом году с песней «Ангел-хранитель» выиграл целых три приза на конкурсе православной песни в Александро-Невской лавре. Эту музыку я написал в молодости, когда был очень влюблен, и вот теперь появилась возможность подарить ее Богу, чему я очень рад. Любовь и добро повсюду, нужно только суметь услышать их голос. Мне кажется, я всегда обладал внутренним стремлением к светлой стороне, и даже героев на сцене всегда играл положительных. Были, правда, исключения…
— И они оказались успешными?
— Да, хотя дались мне большим трудом.
— А что это были за роли?
— К примеру, мне довелось играть Степана Разина, безусловно, весьма противоречивого, в том числе и в духовном смысле, исторического персонажа: бунтарство, сложные отношения с родными и государством — всё это не могло не наложить отпечаток на его характер. Очень глубокая и сложная роль. Я пытался передать зрителю не только отрицательные, но и положительные черты Разина. Мой духовный наставник, присутствовавший на премьере, сказал: «Володя, остановись, иначе сгоришь», — настолько серьезно я погрузился в роль и переживал ее на сцене. Я вижу свою актерскую задачу в том, чтобы не только показать все стороны жизни персонажа, но и подвести к чему-то доброму. Поэтому и Степан Разин, этот заблудившийся во тьме бунтарь, в финале у меня стремится к свету, даже когда его четвертуют.
— А если бы вам предложили роль Калигулы?
— Вряд ли взялся бы, поскольку не вижу там светлого начала. Чтобы сыграть такую роль, необходимо выключить совесть, как свет, и, в кромешной тьме, возможно, что-то и получится. С ролью, я имею в виду. Жизненная позиция Калигулы: «Я — всё, остальное — ничто», — очень опасна, она противоречит моему мировоззрению. Я стараюсь во всех своих персонажах найти искру Божию, — только тогда могу взяться за роль. Калигула же для меня — абсолютное зло.
— Но ведь мы живем в мире, где зло нередко вызывают восторг и восхищение. Добрым быть немодно?
— Мода проходит, а человеческие сердца остаются, и очень важно, что происходит в них. Конечно, нелегко воспитывать детей, когда на них обрушивается такое количество разной информации, но важно не терять с ними связь, уметь разговаривать и учить доброте, которая, как и любовь, побеждает всё.
