Отрок Иисус

«Господь воспринял все свойственное человеку, кроме греха». Мы повторяем эту формулу, но не всегда продумываем до конца, что из нее следует. Он, как и мы, радовался и грустил, уставал и отдыхал, страдал от боли и умер. Но это ведь частные следствия того главного, в чем Он уподобился нам. «Свойственное человеку» — это постоянная необходимость продвигаться от менее совершенного к более совершенному. Мы преодолеваем сопротивление земного вещества, которое после грехопадения стремится к разъединению. Мы должны становиться лучше, хотя весь мир смотрит в бездну распада. В нас пребывает дух, который не может следовать за материей и потому неизбежно страдает. Конечно, физически мы развиваемся и помимо своей воли. Но у этого процесса есть и обратная сторона: всякое улучшение в природе предполагает умирание. Поэтому душевное совершенствование все равно происходит вопреки развитию плоти.

Иисус, будучи человеком, учился ходить и разговаривать, читать и писать. Он не сразу воспринял ремесло своего приемного отца, а вынужден был какое-то время слушать, наблюдать и запоминать. Даже духовная мудрость приходила к Нему постепенно (Лк. 2, 40. 52). Иисус был сначала младенцем, потом отроком, юношей и, наконец, зрелым мужчиной. Можно сказать, что Он достиг вершины жизненного пути, с которой мог обозревать все этапы становления человеческого существа. Но один из Его периодов жизни остается загадкой: каким был для Иисуса переход из детства в отрочество? Как постепенное развитие души подростка совместимо со всеведением Сына, которым Он обладает подобно Отцу? С другой стороны, если Сам Иисус был «несмышленышем», то, может быть, наша ограниченность, постепенное перемещение из одной возрастной категории в другую, физическое и умственное созревание — это не неизбежное зло, а нечто необходимое для спасения? За ответом обратимся к Священному Писанию.

Был ли Господь вундеркиндом?

Евангельское повествование, подробно описав события, связанные с рождением Спасителя, делает большой перерыв, переходя сразу к кульминации его жизненного пути — публичному служению. Исключение составляет небольшой эпизод в Евангелии от Луки. Это уникальный текст не только для канонического корпуса, но и для всей раннехристианской традиции. Есть апокрифические детали событий Рождества, речения и деяния взрослого Иисуса, не упомянутые каноническими евангелиями, которые и Церковь, и даже критично настроенное ученое сообщество признают подлинными. Но между двумя этими точками красноречивое молчание, которое нарушает лишь третий синоптик.

Как рассказывает евангельский текст, родители Иисуса на праздник Пасхи (воспоминание исхода из Египта) отправились в Иерусалим и взяли с собой двенадцатилетнего Сына. По закону Моисея все израильтяне мужского пола вне зависимости от возраста должны были три раза в год по важнейшим праздникам посещать Святой город (Исх. 24, 17). Вероятно, это паломничество не было первым в жизни Иисуса. Однако именно оно было ознаменовано важным событием. Когда подошел к концу последний, восьмой день праздника, Иосиф и Мария отправились домой в Назарет, в то время как Иисус остался в городе. Обычно несколько семей из одного селения путешествовали в город сообща, и это, видимо, стало причиной «беспечности» супругов. Спустя некоторое время родители хватились Сына, стали искать Его в караване паломников и, убедившись, что Иисуса нет среди родственников, вернулись в город.

Они нашли Его в Храме. Он беседовал с учителями закона, спрашивал их и внимательно выслушивал ответы. Лука подчеркивает не только необыкновенное для двенадцатилетнего мальчика интеллектуальное развитие Иисуса, но и Его стремление к знанию. Поэтому слова «все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его» (Лк. 2, 47) не стоит понимать в том смысле, что от Господа исходило что-то чудесное. Эта фраза имеет несколько риторический оттенок. Лука часто прибегает к формуле «все слушавшие дивились», желая подчеркнуть значимость тех или иных слов действующих лиц Евангелия (Лк. 1, 66; 2, 18; Деян. 9, 21). Впрочем, то удивление, какое вызвал Господь своим явлением в качестве религиозного учителя (см. напр. Лк. 4, 22), само по себе свидетельствует, что эпизод в Храме никак не запечатлелся в памяти жителей Назарета и запомнился, видимо, только Богородице. «Феноменальные способности» ­Иисуса — это не то, на чем стоит концентрировать внимание.

Господь не желает отступать ни от законов Им сотворенной природы, ни от установлений Его народа. Следуя природе, Он позволяет, а точнее, попускает Себе до определенного срока чего-либо не знать или не уметь. Но Иисус не игнорирует и человеческого обычая. Раввинистические трактаты говорят о двенадцати годах как о важном жизненном рубеже, когда ребенок становится способен отвечать за свои слова и поступки. Он может давать клятвы и выполнять большинство предписаний закона, например поститься полные сутки. К нему теперь может применяться более строгое наказание. Поэтому выход Иисуса на историческую сцену именно в двенадцать лет неудивителен.

С другой стороны, в этом возрасте проявились способности многих выдающихся людей. Царю Иосии было двенадцать лет, когда он проявил себя в качестве мудрого правителя (Иосиф Флавий, Иудейские древности 10, 48-50), а Самуила в этом возрасте Господь призвал к пророческому служению (там же 5, 348). Если взять более широкий культурный контекст, то для иных великих личностей древнего мира двенадцатилетний возраст также был переломным. Например, Эпикур начал заниматься философией, когда миновал этот возрастной отрезок. Выделялись среди своих сверст-
ников Кир, Александр Македонский и Камбиз. Объединяет эти ветхозаветные и античные примеры отчетливый акцент на «ненормальности» великих отроков, на их экстраординарных способностях. В евангельском тексте ударение ставится не на исключительных дарованиях мальчика, а на Его мессианском статусе. И несмотря на «дежурную фразу» евангелиста (Лк. 2, 47), перед нами все-таки не «вундеркинд». Бесспорно, Он обладал исключительным умом. Но дело не в этом. Судя по Туринской плащанице, Господь был прекрасен лицом и очень крепок физически. Однако Евангелие об этом умалчивает, поскольку для нашего спасения это не так важно. Мы спасаемся не потому, что Христос — уникальный человек, а потому, что Он и Бог, и человек, во всем подобный нам.

«Тайные» подробности

Неудивительно, что апокрифическая традиция срывается с этой богословской высоты и изображает отрока Иисуса как маленького волшебника. Сохранилось несколько текстов, рассказывающих о детстве Спасителя от рождения до двенадцатилетнего возраста. На страницах этих произведений нам встречаются вроде бы знакомые по каноническим евангелиям персонажи. Некоторые сюжеты, кажется, заимствованы из Священного Писания. Однако дела и речения героев этих книг настолько чужды христианскому духу, что церковным сознанием они были отвергнуты еще в первые века. В научной среде эти тексты получили название «евангелий Рождества и детства». Чем же они отличаются от подлинных книг? Конечно, в них приведено множество «неизвестных» подробностей из жизни Иисуса и Его земных родителей: подробно описывается путешествие святого семейства в Египет и жизнь в Назарете. Но мы знаем, что апокриф — это не всегда выдумка, часто в нем рассказывается и о подлинных событиях. С другой стороны, и Священное Писание не фиксирует факты с точностью судебного протокола. В нем есть место человеческому субъективизму, поскольку он не искажает богословской истины. Может быть, подложные «евангелия Рождества и детства» составлены врагами Церкви или злостными еретиками? Нет, все говорит в пользу их внутрицерковного происхождения. В чем же дело?

Эти тексты не столько богословски не верны, сколько безнравственны. Они не чувствуют той грани между доб­ром и злом, которую еще не научились распознавать дети. Лжеевангелия несут дух морального инфантилизма, потому не способны оценить, что произошло с Иисусом в двенадцатилетнем возрасте. Авторы апокрифов не знают, что такое становление человеческой личности. Христос-младенец, Христос-ребенок, Христос-отрок… эти градации не имеют никакого значения. Спаситель в любом возрасте психологически неизменен и ведет себя одинаково… скверно. Мотивация поступков мнимого Спасителя самая низменная. Фокусы Иисуса порой решительно бессмысленны: превращение глиняных птичек в настоящих, выпрямление кривых деревяшек, изменение цвета ткани. Хуже того, Он (подобно волшебной щуке из русской сказки) совершает чудеса, потакающие человеческим слабостям: лени, сластолюбию и даже похоти. Мессия и Сам тщеславен, гневлив и мстителен. Он убивает и воскрешает своих врагов только для того, чтобы показать свою силу. Наконец, он не желает учиться, издевается над учителями закона и не нисходит даже до чтения Писания.

Евангельский образ отрока Иисуса прекрасен сочувствием к тому, что человек вынужден меняться. Слова Луки проникнуты осознанием не только единства человеческой личности в разные периоды жизни, но и ее многосоставности. Апокрифам это чуждо. Их автор — невоспитанный ребенок. Этот коллективный «мальчиш-плохиш» не желает становиться взрослым, постигая сложность мироздания. Он не хочет знать, что, кроме телесных удовольствий, есть реальности духовного мира, что враги ничуть не меньше достойны любви, чем друзья. Наконец, что помимо человека есть Бог, чье присутствие не отрицает, а бесконечно усложняет земное бытие. И в осознании этого факта и состоит переход от детства к сознательной жизни. На фоне этого великого перелома меркнут все эксцентричные проделки апокрифического шалопая.

Ребенок как открытие

Отрочество как особенный период в жизни человека часто игнорировали христианские писатели. Агиографический портрет праведника, который с младых ногтей ведет равноангельскую жизнь, не ест скоромного, не улыбается и не играет со сверстниками, понятен как факт средневекового сознания, которое не признавало ценности ребенка. Но подобный образ не очень ценен с точки зрения христианской истины, существо которой составляет любовь. Любящий признает реальность и значимость непохожего на него существа. Но ребенок — это всегда «другой» в культуре, а значит, изображение его требует духовного подвига. Чтобы совершить подвиг, нужен мотив. Эллину же и иудею в равной степени было чуждо представление, что человек ценен вне зависимости от того, каких успехов он достиг на жизненном пути: стал ли он богат, приобрел ли мудрость или выдающееся положение в обществе. И языческий мир, и Ветхий Завет если и обращают внимание на ребенка, то только в контексте особенного промысла Божия о нем. Вспомним, например, историю четырех отроков книги Даниила, которым «даровал Бог… знание и разумение всякой книги и мудрости» (Дан. 1, 17). Получение знания в их случае не связано с естественными способностями. Иначе почему этого дара сподобились только они среди прочих отобранных вавилонянами отроков (Дан. 1, 4)? Но и между аскетическим подвигом Даниила (воздержанием от идоложертвенного) и чудесными умениями также нет логической связки. Иосиф Прекрасный пострадал от рук своих братьев не за какие-либо личные добродетели, а за то, что сподобился получить откровения о будущем Израиля. По-настоящему же «действующим лицом» он становится только когда выходит из отроческого возраста: первым его поступоком был отказ от близости с женой Потифара. В библейских пассажах, посвященных чудесным отрокам, последние предстают как послушные орудия в руках Божиих. Что такое детская воля, Ветхий Завет не знает.

Апостол Лука подрывает основы традиционного мышления, для которого ребенок как субъект истории — бессмыслица или чудо. Даже христианские народы Европы очень поздно смогли «переварить» замысел евангелиста. Только эпоха Романтизма породила феномен детской культуры: детской поэзии, сказки, театра, иллюстрации… В чем же уникальность Евангелия? Чтобы переломить традиционное представление о маленьком человеке, необходимо было полностью переменить понимание человека как такового. Ветхий Завет показал, что люди не «субпродукт» разборок языческих божеств и не игрушка в руках слепой судьбы, но обладают собственным свободным произволением. Евангелие же открыло перед человеком не только возможность быть свободным, но и путь к бессмертию и даже соединению с Божеством. Если цель жизни за пределами жизни, то, с одной стороны, не так уж важно, в каком возрасте человек предстает перед Богом, а с другой, в каждом возрасте есть нечто, что позволяет человеку достичь праведности и обожения. Что же нам дано в ­отрочестве?


Сам Бог Слово, вочеловечившись, проводил жизнь в смирении и повиновении, как учит нас евангелист, говоря: «и был в повиновении у них». Да и в мирском быту дети, которые не хотят перенести от родителей доброго вразумления, подвергают себя немалой опасности.

Ефрем Сирин. О добродетели. Десять глав

В повиновении у родителей

Вернемся к евангельскому тексту. Родители, уставшие от долгих поисков, упрекают Иисуса. Обвинение, начинающееся словами «Что ты сделал со мной (нами)?», звучит очень строго. В ветхозаветных текстах подобное выражение обычно направлено против обманщиков и тех, кто не держит своего слова (Быт. 12, 18; 20, 9; 26, 10 и др.). Ответную речь Христа также можно принять за обвинение. Но укора в них нет. Скорее Господь искренне удивлен, что родители не понимают, Кем является их Сын. Это психологически понятнее в контексте дальнейшего поведения отрока. Он уходит из храма и возвращается в Назарет вместе с Марией и Иосифом и ни в чем более не прекословит им. Фраза Христа, что Ему «должно быть в том, что принадлежит Отцу» (Лк. 2, 49), свидетельствует об осознании Им своего мессианского предназначения. Однако Он все же безропотно повинуется родителям. Почему?

Блаженный Августин называет Иосифа «душевным отцом Христа», а Богородицу — «телесной и душевной матерью». Эта мысль основывается на том, что Господь стал человеком, следовательно, у него была человеческая душа и человеческий ум. Конечно, процесс Его духовного и интеллектуального возрастания существенно отличался от нашего, но не в том, что Он не учился, получая знание и умение сразу и без труда. Напротив, Господь трудился более всех нас, потому что Ему были чужды грехи лени и самомнения. Но поскольку Он был Богом, Его развитие не сопровождалось нравственными провалами и замедлениями. Святой Иероним Стридонский утверждает, что «Божественная природа Господа научала человеческую» и тем самым уберегала ее от душевных травм, которых невозможно избежать ребенку на пути взросления.
Кто именно пребывал в повиновении, если не Иисус Христос, который, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу? Итак, почему был Он в повиновении у тех, которые гораздо ниже образа Бога, если не потому, что не уничижил себя самого, приняв образ раба, коему образу были причастны и его родители?

Блаженный Августин. О супружестве и похоти

Ребенок Иисус рос и становился все более духовно мудрым. И вот однажды сработал потайной механизм, который Он Сам заложил в человеческое естество. Он пришел к пониманию, что мир Его родителей нетождественен тому, к чему Он призван, что Он не только Сын Марии и Иосифа, но и Сын Божий. Именно этот факт «двойного сыновства» Он и стремился подчеркнуть своим эксцент­ричным поступком, когда оставил своих родителей ради «того, что принадле­жит Его Отцу» (Лк. 2, 49). Некоторые ­интерпретаторы считают, что следующая фраза, «но они не поняли сказанных Им слов» (Лк. 2, 50), относится к родителям Иисуса. Другие считают, что речь идет о бывшем в храме народе. Думается, что правы вторые. Не только потому, что это противоречит сказанному о Богородице, которая «сохраняла все слова сии в сердце Своем», но и самому факту повиновения родителям.

Итак, Господь продолжает подчиняться Иосифу и Марии, хотя как человек Он уже достиг осознания своей божественности и своего предназначения. В этом подвиг Иисуса. Повиноваться сознательно сложнее, чем повиноваться по необходимости, как это бывает в детстве. В этом также образец для христианского подростка. Ребенок подчиняется родителям, потому что не имеет воли, способной противостоять страстям, а подросток, — потому что обладает этой волей. Время отрочества — время, когда человек выбирает между бесцельной самостоятельностью и самостоятельным шагом к нравственному благу, хранителем которого в здоровой семье являются родители. Развитие души подростка — это особенный творческий процесс. Он сам, его воспитатели и скрепляющий их союз Бог участвуют в этом таинственном действе. Господь Сам не погнушался стать отроком, постигнуть бездну душевных страданий мужающего мальчика и указать нам смысл того, что происходит с человеком, когда он перестает быть ребенком.