Вся сила небесного света

  

Он говорил, что каждый человек должен будет предстать пред Богом в правоте или греховности своих дел. Его богословие было богословием диалога. Почти все его работы — это беседы или проповеди. Он не сочинял их заранее и всегда произносил их без бумажек. Думаю, что некоторое влияние на него оказал французский экзистенциализм, потому что время его детства во Франции совпало со временем расцвета экзистенциализма. Однако ни к одной из философских школ он не принадлежал. 

Мне не хотелось бы сравнивать себя с митрополитом Антонием, но я всегда видел свое призвание в преподавании. Когда 35 лет назад мне предложили должность на факультете теологии Оксфордского университета, я все еще был дьяконом. Перед началом занятий я был возведен в священнический сан и должен был выбрать себе греческий приход в Оксфорде. То есть я одновременно преподавал в университете и служил приходским священником. Я не жалею о том, что стал священником, сан для меня — большое счастье. Тем не менее, своей стезей я считаю именно преподавание. 

Я никогда не преподавал в духовном учреждении, всю жизнь работал в Оксфорде. И поэтому главной моей задачей было свидетельствовать перед светским западным миром об истинах Православной церкви. Большая часть моих учеников не имели отношения к православию. И я старался открыть им дверь в этот мир. 

— Как преподаватель богословия, я шел по пути, проложенному Владимиром Лосским. Лосский всегда подчеркивал связь между богословием и молитвой. Как говорил Евагрий Понтийский, один из отцов-пустынников, богослов — это тот, кто молится. «Если истинно молишься, то ты — богослов», — писал он. Богословие подразумевает личный опыт ученого, его прямое участие в исследуемом предмете. Для меня любое богословие — это в конечном итоге мистическое богословие, опыт мистического общения с Богом. 

— Важно понимать, что православное богослужение — это синтез истины и красоты. Литургия в православии — это не только блестящее с богословской точки зрения сочинение, это еще и произведение искусства. Литургия задействует все органы чувств и все воображение человека. Достоевский был абсолютно прав, говоря, что красота спасет мир. Спасительная сила красоты явлена миру в православных богослужебных книгах, в песнопениях, в иконах. Православная Литургия — это проявление божественной красоты. Красоту можно обнаружить и в западной традиции, в мессе, но православное богослужение обладает исключительной силой красоты, оно насквозь пронизано трепетом перед Богом, ощущением его незримого чудесного присутствия. 

Но рядом с Литургией в православной традиции всегда есть тихая молитва. Я имею в виду исихазм, Иисусову молитву. Если на Литургии мы задействуем все органы чувств и все воображение, то в Иисусовой молитве ищем тишины, внутреннего покоя. Мы стремимся к тишине, которая спрятана внутри слов. В Иисусовой молитве нет места богословию, рассуждениям об учении Господа, нет места видимому образу Христа. Цель такой молитвы — почувствовать непосредственное присутствие Иисуса как спасителя, всецелое Его присутствие, ощущение Иисуса как предстоящего пред нами и находящегося внутри нас. Моя собственная молитвенная практика строится вокруг Иисусовой молитвы. «Добротолюбие» представляет для меня огромную ценность (митрополит Каллист перевел его на английский язык. — Прим. ред.).

— Когда ко мне приходят с вопросом, как стать православным человеком, я всегда отвечаю — поучаствовать в Литургии. Не будучи членом Церкви, человек, конечно, не может причаститься Святых Христовых Таин, но в совместной молитве участвовать может. Важно понять, что Церковь — это общность людей, которые совершают совместную молитву. То, как они ощущают молитвенное присутствие Бога, в каком духе предстают перед Богом в акте молитвы, говорит об истинности Церкви. Православие — это не философская система, не набор абстрактных понятий и не свод этических предписаний. Православие подразумевает личное общение между человеком и Богом, которое происходит посредством молитвы. 

Я сам пришел в православие в семнадцать лет, когда «забрел» на Всенощное бдение в русскую церковь в Лондоне. Я пришел в Церковь не через книги, не через верующих друзей. Я пришел через богослужение, на котором сразу же почувствовал присутствие Небесного Царства, единство Земли и Неба. Я ощутил, что мы, горстка людей, собравшихся в храме в субботний вечер, участвуем в событии, которое во много раз больше, чем мы сами, в котором участвует небесная Церковь, ангелы, святые, Божия Матерь и сам Господь наш Иисус Христос. 

Именно с такого опыта необходимо начинать знакомство с православием. В молитвенном понимании Церкви мне очень помогли сочинения Алексея Хомякова. Никогда не встречал людей, которые бы пришли в православие через знакомство с Хомяковым, но именно этот русский мыслитель XIX века показал мне путь к православию. Мне нравится небольшая работа Хомякова под названием «Церковь одна». О чем говорит философ? О том, что православие немыслимо без совместной жизни во Христе, совместной молитвы, совместного опыта. Мы не в силах найти Бога поодиночке, будучи изолированными, оторванными друг от друга. Мы находим Бога через Церковь, через общину верующих. Меня поразила идея соборности, которую он предложил. Хомяков открыл мне взгляд на Церковь как совместную жизнь во Христе. 

— Это исторически очень важное расхождение, но, на мой взгляд, не самое серьезное. Я думаю, что есть возможность интерпретировать filioque (догматическое расхождение между Православной и Католической Церквами: может ли Святой Дух исходить «и от Сына», или он исходит только от Отца. — Прим. ред.) так, чтобы это не противоречило православию. Если бы мне нужно было объяснить разницу между православием и католицизмом с точки зрения богословия, я бы начал с вопроса о Церкви. Я имею в виду примат римского Папы. Мы, православные, исповедуем принцип соборности в управлении Церковью. После II Ватиканского собора католики вернулись к этому принципу, но лишь отчасти. Папу, действительно, можно называть первым из патриархов, первым из глав Поместных церквей. Можно говорить о том, что у Папы есть особое служение в Церкви, но говорить о том, что Папа имеет власть над всей Церковью, нельзя. Пока нет единства в вопросе о Папе, не будет единства и в вопросе о filioque, и в вопросе о непорочном зачатии Девы Марии. 

— Как известно, последними византийскими отцами были святые Григорий Палама, Марк Эфесский и Геннадий Схоларий, патриарх Константинопольский. После начинается период турецкого владычества, и в XVII веке появляются так называемые символические книги. Среди них наиболее важными были «Катехизис» Петра Могилы, который был впоследствии пересмотрен на Соборе в Яссах, «Исповедание Веры» патриарха Досифея Иерусалимского, «Катехизис» патриарха Митрофана Критопула, послания православных богословов лютеранам XVI века. Конечно, эти книги стоят ниже, чем сочинения Отцов. Этот период нельзя назвать простым для православного богословия, потому что тогда оно находилось под сильным влиянием протестантизма и католичества, поэтому, на мой взгляд, к этим книгам нужно относиться избирательно. С другой стороны, в символических книгах есть ответы на вопросы, которые не были до конца разработаны Отцами Церкви и Вселенскими соборами, — это вопросы о природе Церкви, об отношении Писания к Преданию. Из православных сочинений XVIII века особое значение для меня имеет пастырское богословие святого Тихона Задонского. XIX век интересен появлением оригинального русского богословия. Оно начинается с Алексея Степановича Хомякова, поднявшего глубочайший вопрос о том, что такое Церковь. Из сочинений XX века я бы выделил сочинения Владимира Лосского и Георгия Флоровского, а среди греков — митрополита Иоанна Зизиуласа. 

— В отличие от других церквей, православная церковь сохраняет учение Христа во всей его полноте и стройности. Весь христианский мир сияет светом Христовым, но всю полноту божественного сияния, всю силу небесного света можно ощутить лишь в православии. Именно поэтому, будучи воспитанным в англиканстве, я и стал членом Православной Церкви. 

Другой вопрос, есть ли благодать Духа Святого за пределами православия? Здесь моя позиция отличается от позиции многих. Я считаю, что Дух Святой «дышит, где хочет» (Ин. 3, 8), и никто не в силах удержать его. Элементы православия есть в любой христианской Церкви, и поэтому в диалоге с другими христианами я не стремлюсь разоблачать их неправду. Для меня важно показать истину Востока во всей ее полноте. 

— Проблема заключается в огромном количестве сосуществующих богословских мнений в англиканстве. С одной стороны, есть так называемая Высокая Церковь. Взгляды ее представителей близки православию. Мой духовный отец, священник Георгий Шереметьев, говорил, что если бы в англиканстве была только Высокая Церковь, мы могли бы объединиться. Среди англиканских епископов были очень близкие к православию люди, например, покойный архиепископ Кентерберийский Артур Рамсей. Есть ряд англикан, которые являются настоящими друзьями Православной Церкви, и мы должны уважать и поддерживать их. С другой стороны, в англиканстве есть евангелическое движение, так называемая Низкая Церковь, с которой мы расходимся в вопросах учения о таинствах и в понимании Евхаристии. Есть сильное либеральное крыло, которое доходит до сомнений в божественной природе Иисуса Христа. 

— События 1054 года, в результате которых христианский мир распался на две части, были утратой, глубочайшей трагедией христианства. Да, после 1054 года именно Православная Церковь осталась единственной истинной Церковью, и поэтому мы, как православные, не можем говорить, что Церковь разделена. Для нас Церковь зримо пребывает единой, и мы свидетельствуем об этом всякий раз, когда повторяем слова Символа веры: «Верую во Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». С точки зрения екклесиологии, Церковь не пострадала. Но с позиции обычного человека и православные, и католики пострадали от раскола. Христианский Запад и христианский Восток нужны друг другу. Каждый из нас обладает теми качествами, которых нет у другого. Когда мы общаемся с христианами Запада, то должны не только уметь говорить, но и уметь слушать, и уметь трудиться. Есть много ценного в мистической традиции Запада. Она может обогатить нашу веру, помочь нам лучше понять самих себя. Контакты с христианским Западом делают нас не менее, а более православными. И поэтому наш христианский долг — прилагать усилия к тому, чтобы христианство стало единым. О единстве молился Господь наш Иисус Христос: «Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал меня» (Ин. 17, 21). Говоря о христианском единстве, я избегаю слова «экуменизм», так как часто его используют в смысле предательства нашей собственной православной веры, компромисса с совестью. Христианское единство не может быть достигнуто через компромисс. Оно может быть достигнуто, если каждая из сторон будет во всей глубине и определенности пребывать в собственной традиции. В этом смысле я не экуменист, я тринитарий (приверженец догмата о Святой Троице. — Прим. ред.). 

— Вызов заключается в следующем — как сохранить идеал веры, который во времена гонений явили мученики и исповедники, в обществе, где нет гонений и есть свобода вероисповедания. В светском обществе людей не волнуют вопросы жизни и смерти — вопросы первостепенного экзистенциального значения, вопросы которые поднимает Церковь. И поэтому Церковь существует как бы в тумане, и выбор, который делает христианин, не всегда ясен. Секуляризм страшнее гонений, потому что он действует более тонкими и коварными методами. 

Фотография предоставлена Пресс-службой СПБДА

Будущий митрополит Диоклийский Каллист (в миру — Тимати Уэр) родился в 1934 году в городе Бат, в графстве Сомерсет (Великобритания), в англиканской семье. Окончил престижную школу Св. Петра в Вестминстере, куда поступил по конкурсу. Затем изучал классические языки и богословие в Оксфорде. В 24 года перешел в православие, а в 29 лет написал книгу «Православная Церковь», которая впоследствии многократно переиздавалась в Британии и США и была переведена на многие языки. 

В 1965 году был рукоположен в дьякона, в 1966 году принял монашество на Афоне, с этого же времени начал преподавать в Оксфордском университете, где также возглавил греческий православный приход. В 1982 году был рукоположен Константинопольским патриархом во епископа Диоклийского, викария архиепископа Фиатирского и Великобританского. В 2007 году Синод Константинопольской Церкви повысил статус епископства Диоклийского до митрополии. 

Председатель Общества друзей Православия на острове Айона, Председатель смешанной комиссии по православно-англиканскому диалогу, президент Общества друзей Святой горы Афон.