Кто ищет знаний, где же их искать?

— Среди молодежи по всему миру с давних пор принято уезжать учиться подальше от дома, в частности, за рубеж. Еще в XVII веке из Шотландии ездили учиться медицине в Голландию. Сейчас вообще все в Европе ездят повсюду. А в России иначе: очень многие стараются остаться в своем городе. Даже внутри страны передвижения меньше, чем надо бы. В разговоре с замечательным коллегой, экономистом Виталием Найшулем, отстаивая свою идею мобильности населения, я привел в пример священников, которых в XIX веке, назначая на служение, перемещали по стране. Спрашиваю: зачем? Найшуль тут же ответил: «Ну, это понятно: чтобы не было особенного сибирского православия». Но ведь и замкнутого на себе «сибирского образования» нам тоже не нужно! Перемещение связано с ростом: поучился человек в одном месте, в другом, поездил — и вернулся обогащенным. А молодежи тем более положено ездить. В средние века в ремесленных цехах была традиция: сначала мальчишка отправлялся в подмастерья, после он шел странствовать и пробовать себя в своем деле и только потом оседал и начинал работать на одном месте. Жизнь делилась на несколько этапов: годы учебы, годы странствия и годы мастерства. Этот путь вообще важен для человека — уйти, чтобы потом вернуться обновленным. 

— Совершенно верно. Я вообще убежден, что каждый российский школьник должен хоть год поучиться в другом городе, а многие должны поучиться заграницей. Везде свои методы преподавания, свой подход к научному знанию, с ними важно ознакомиться. К тому же это прекрасная языковая практика. Система бакалавриата и магистратуры как раз для этого и служит, она добавляет ступеньку мобильности. Можно сначала поучиться в России, а потом поступить в магистратуру в вуз в другом городе или другой стране.

— Финляндия для нашего региона — особый случай. Во-первых, это близко. Настолько близко, что родители могут на выходные приехать навестить своего ребенка, и это очень важно. Во-вторых, в маленьком финском городке безопасно, нет преступности, это не огромный мегаполис со своими соблазнами. Ну и, в-третьих, там дешево или даже бесплатно. 

— Конечно. Знаю, что в Москве, например, родители часто выбирают тот вуз, который ближе к дому. Отделения PR или компьютерного дизайна, например, есть теперь во всех университетах, нет большой разницы, в каком из них учиться: сравнивать формальные программы обучения нет смысла, а качество образования по выпускникам еще никто не оценил, чтобы делать выводы. Вот родители и выбирают поближе.

— К сожалению, нет — в нашей стране все-таки очень низкий уровень высшего образования. Я говорю о ситуации в целом, так как, конечно, у нас есть очень сильные вузы. Но проблема в том, что в последние десятилетия в России количество университетов увеличилось в разы, и не существовало возможности заполнить их преподавателями без потери качества. Если мы что-то размажем по большой поверхности, то этого везде будет мало. Сказывается и то, что наши люди с советского времени так и не стали мобильными, международными, не знают иностранных языков, не могут участвовать в мировом обмене и производстве знания. В математике все еще даже хорошо, а вот в социологии, экономике, праве есть заметное отставание от переднего края науки. Еще одна причина — в отсутствии конкуренции. К примеру, лаборатория получила финансирование какой-то разработки. В США она снимет сливки и перейдет к другому проекту, чтобы оставаться конкурентноспособной. А у нас будет муссировать ту же тему, даже если она утратила актуальность. 

— По моим наблюдениям, это не так. Средний уровень мог упасть просто потому, что мы принимаем гораздо больше студентов, чем 25 лет назад. Но хорошо подготовленных абитуриентов у нас, наоборот, стало больше. Случилось это, как ни странно, в связи с усилением социального неравенства. В социологии давно известен «эффект Матфея», по евангельской цитате: «Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Богатый богатеет, а бедный беднеет, социальный разрыв увеличивается. Растет выбор хороших специализированных школ, отвечающих запросам обеспеченных семей. По-настоящему сильных школ в Петербурге, может быть, и не много, не больше двадцати, но они такие, что их выпускникам в вузе может стать скучно… А вузам надо быть гибкими, уметь подстраиваться. Например, в моем вузе в прошлом году на социологию взяли 120 человек, значительно больше, чем планировали. Чтобы разобраться, что они собой представляют, мы ввели дополнительные спецкурсы: предложили гуманитариям изучать программирование, а свой факультатив для первокурсников я веду на английском. Оказалось, что эти студенты активные, заинтересованные, владеющие языком, а главное, думающие. Я очень ими доволен. И вообще отмечаю, что в моем вузе студенты год от года становятся только умнее. Просто мы страдаем от стереотипа, что новое поколение хуже, чем мы. Но это ошибочный стереотип всех поколений, нет оснований на него опираться. 

— Наоборот, считаю, что благодаря ЕГЭ этот уровень и повысился.

— Про ЕГЭ можно сказать две важные вещи. Во-первых, это довольно простой экзамен, рассчитанный на среднего ученика. Чтобы написать его на уровне, достаточном для поступления в вуз, надо просто хорошо учиться. Есть новые данные о том, что даже частное репетиторство мало помогает увеличить баллы ЕГЭ, а важнее всего просто хорошо учить основную программу. Я знаю, многие мне не поверят, но это хорошие данные, а не досужие мнения. Во-вторых, это удобный инструмент для всех учителей. Он задает определенный единый стандарт. В любом регионе, в любой сельской школе учитель знает, какой уровень знаний должен быть у его учеников, чтобы они смогли поступить в вуз. В-третьих, это помогает мобильности. В прошлые годы, когда каждый вуз принимал по своим экзаменам, в регионах никто не знал, как к ним готовиться. Конечно, в Петербурге и Москве были свои пути, и, готовя ребенка к поступлению, родители уже знали, на какие курсы походить, к какому репетитору обратиться, знали примерные требования выбранного заведения. А глубинка оставалась обделенной, в то время как и там есть способные дети, которые не могут ходить на курсы и знакомиться с особенностями поступления в конкретный вуз. Кроме того, при прежней схеме процветала коррупция «на местах». Раньше не всякий абитуриент из Хабаровска решался поступать в Петербург: это затратно и маловероятно, не все могут так рискнуть. Теперь, имея на руках результат ЕГЭ, уже можно прикинуть, каковы реальные шансы к поступлению. Так что ЕГЭ, помимо всего прочего, еще и инструмент объединения страны через мобильность, и это очень важно.

Конечно, у ЕГЭ есть и свои минусы: списывание, подтасовка результатов, но этого все равно меньше, чем старой несправедливости при экзаменах, и все это можно искоренить в дальнейшем, а главное, простить за то, что многие талантливые ребята из регионов получили возможность с уверенностью ехать поступать в вузы по своему выбору.

— Думаю, у нас сложилось ложное представление о том, что вузы должны готовить узких специалистов. Поступая, семнадцатилетний человек не может однозначно принять решение, хочет ли он изучать, скажем, славянскую или романо-германскую филологию. В английской и американской системе первые четыре года нет деления по специализациям. Колледж, а это ступень высшего образования, дает лишь общие знания: языки, математика, что угодно, но строгой специализации в бакалавриате нет. Исключения составляют малочисленные узкоспециализированные высшие школы для особо одаренных детей. Для Запада совершенно немыслимы, скажем, университеты растительных полимеров или холодильной промышленности. На самом деле, это побочный эффект планового хозяйства, артефакт ускоренного промышленного развития в 30-е годы XX века, когда для быстрой подготовки инженеров каждому наркомату выдали право создавать узкоспециализированные вузы. На Западе таких специалистов готовят в технических школах, вроде наших техникумов, а не в вузах. Нам надо это менять, как и то, что абитуриенту университета сразу после школы предлагают выбрать — античником ему быть или медиевистом. В нашем вузе мы только что стали делать так: помимо основной специальности студент может выбрать вторую, совершенно не связанную с первой, чтобы попробовать себя в чем-то принципиально другом, скажем, менеджмент и китаистика или социология и международная экономика.

— По большому счету у рынка нет никаких конкретных запросов. Агентство журнала «Эксперт» как-то провело исследование в этой области, предложив работодателям написать требования к студентам. Четко сформулировать свои требования смогли только Союз гостиничного дела и Союз рестораторов. Но мы-то понимаем, что для них вообще не надо готовить людей в вузах. Да, именно там, где не нужен человек с высшим образованием, легко можно сформулировать, какими навыками должен владеть сотрудник. А после университета нужен человек просто хорошо образованный и готовый обучаться и переобучаться. На самом деле работодатели любят жаловаться на качество подготовки специалистов, но реально предпочитают брать на работу образованного человека, который владеет хорошими общими знаниями, хорошо говорит, пишет и считает, умеет рассуждать, а узкоспециальным вещам его научат в процессе работы. Учебный процесс надо выстраивать, согласовывая с этим принципом.

— Действительно у нас больше лекций, а во всем мире — семинаров и проектных работ. Именно поэтому у нас и не вырабатываются за время учебы в вузе практические навыки. Я сравниваю наших студентов с учениками, которым долго и подробно рассказывают за партой, как водить машину, а за руль не сажают. Поэтому своих студентов я вывожу на практику в малые города или сельскую местность, где они не теоретически, а практически изучают социологию, видят реальные ситуации, учатся работать с очень разными людьми, учатся самой жизни, в конце концов.

— Даже в Америке частные вузы получают довольно много государственного финансирования — пусть на науку, но деньги все равно достаются и студентам. Вот, к примеру, в американской грантовой системе исследователь просит финансирования у государства на свою лабораторию, в которой в качестве сотрудников работают его аспиранты, и, если он получает грант, то Национальный научный фонд США готов дать дополнительную сумму, чтобы ученый вовлекал в науку студентов младших курсов. Это очень правильно. Вместо того чтобы просто раздавать стипендии, может, разумнее поощрять тех, кто заинтересован в учебе? А поощрять надо, потому что не все одаренные дети — выходцы из обеспеченных семей. Помощь государства очень нужна, но она должна быть более адресной.

— В России традиции преподавания теологии в вузах нет. У нас существует православное богословие, но это вещь, далекая от «западной» теологии. Ведь заграницей новый расцвет теологии в вузах связан с распространением протестантизма, который позволяет некоторое вольнодумие из-за свободы богословской трактовки и отказа от традиции. Любой образованный протестант может по-своему трактовать Священное Писание, и ему никто не указ, ни Папа Римский, ни Синод. У нас такая ситуация невозможна. Да и вообще, я не очень понимаю, зачем нам в светских университетах нужно богословие. Гораздо понятней создание православных вузов, где будет та же социология, нежели попытка открыть богословский факультет в техническом заведении. Богослов без духовного образования, да еще и не практикующий, не священник, никогда, за редким исключением, в России не добьется уважения ни со стороны духовенства, ни со стороны мирян. Так что я за продолжение традиции, когда богословов готовили не «на стороне», а в духовных школах.