Пока молчит змей

Из текста Священного Писания непонятно, для чего Богу понадобилось творить женщину. Первый человек называет зверей и птиц до ее сотворения. Значит, для исполнения царских обязанностей, для возделывания и хранения рая ему не нужен второй человек. Да и было бы странно Адаму — совершенному и наивысшему созданию Господа — испытывать физическую нужду. Библейский текст, безусловно, полемизирует с месопотамскими мифами о сотворении человека. Согласно «Легенде об Атрахасисе» люди были сотворены для того, чтобы снять с богов тяжесть сельскохозяйственных работ. Намек на этот миф проскальзывает в Быт. 2, 5. Но очевидно, что Адам — не помощник Божества. Точно так же в библейском тексте нет ни слова о том, что Адам устает или страдает. Скорбь, связанная с трудом, по библейскому тексту, является следствием грехопадения (Быт. 3, 17). И хотя некоторые христианские авторы, например, Ефрем Сирин, полагали, что Ева была нужна Адаму именно в качестве подсобного рабочего, текстуально это не подтверждается.

Адам не нуждается ни в собеседнике, ни в психотерапевте. Вряд ли бы он понял и основную идею экзистенциалистской философии, что «человек существует лишь в открытости другому». Если он и нуждался в общении, то только в общении со своим Создателем. Зачем ему жена? Вопрос этот актуален для всякого христианина мужского пола: вступление в брак — это проявление слабости, поблажка для немощного духом, или у него есть более глубинные основания. Сотворение Евы показывает, что такие основания есть.Синодальный перевод, следуя Септуагинте, вводит нас в заблуждение. Сначала он говорит о божественном намерении сотворить помощника «соответственного» человеку (Быт. 2, 18), а чуть ниже о том, что среди зверей и птиц нет помощника, «подобного» человеку (Быт. 2, 20). В действительности мы имеем дело с переводческой вольностью: один и тот же термин переводится по-разному. Кроме того, оба слова являются не столько переводом, сколько интерпретацией еврейской лексемы neged, что буквально означает «напротив». Так, например, в книге Иезекииля говорится о небесном храме, во внутреннем дворе которого были «ворота, [располагающиеся строго] против ворот северных» (Иез. 40, 23). И «подобие» и «соответствие» являются привходящими признаками требующегося Адаму помощника. Ему нужен тот, кто способен противостоять ему, с кем он может говорить лицом к лицу.

Интересно также, что слово ezer «помощь, помощник» в Священном Писании практически всегда используется применительно к Богу (напр. Исх. 18, 4; Вт. 33, 7. 29 и др.). Исключение составляют указанные слова второй главы книги Бытие. Если подобное словоупотребление не является случайностью, то Быт. 2, 18. 20 следует трактовать не в том смысле, что Ева должна стать помощником Адама, а в том, что ее сотворение является помощью человеку со стороны Бога. Ева выступает проводником Божия промысла о человеке, а не слугой последнего.

Бог не назначает Адаму помощника, а позволяет ему самому осознать, что такой помощник необходим. Первый человек, давая имена животным, не только принимает власть над ними, но и отделяет их от себя, указывая, что вот этот зверь или эта птица не способна к общению с ним на равных. В итоге Адам сам осознает то, о чем сказал Господь. Одинокий обитатель Эдема на «этапе обсуждения» оказывается соучастником творения жены.

С одной стороны, получается, что человек нуждается во второй половине ровно в той степени, в какой он нуждается в Боге. И неудивительно, ведь до грехопадения никакая потребность человека не могла вступить в противоречие с божественным окормлением. И не была потребностью в нынешнем смысле слова. С другой стороны, помощник, равночестный Адаму, — это не то, что Бог дает человеку извне, как он дал ему весь живой и неживой мир. Адам в описываемой ситуации еще единомыслен Богу. Блаженный Августин даже делает предположение, что слова Господа в Быт. 2, 18 были произнесены в уме первого человека. Поэтому творение женщины — это результат внутреннего делания Адама. Можно сказать, что во второй главе мы имеем дело с принципиально новым этапом творения, когда Бог «работает» не с пассивной им же созданной субстанцией, а с обладающим разумом и волей существом, которое сначала довершает творение внешнего мира, а затем переходит к до-творению собственного естества. Поэтому, отвечая на вопрос «зачем», мы должны сказать, что само это вопросительное местоимение бессмысленно, ведь творение мотивов не имеет. Ева нужна Адаму в том же смысле, в каком Адам нужен Богу.

Первый человек, увидев Еву, не только указал на ее происхождение, на то, что она «взята от мужа» (Быт. 2, 23) и является его частью, но и на цель разделения полов: «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» (Быт. 2, 24). После разъединения человеческого естества должно последовать качественно новое единство, которого еще только предстояло достичь человеку. Образ единства плоти и костей («кость от костей моих и плоть от плоти моей») в семитской культуре аналогичен нашему «кровному единству» и является стандартной формой обозначения родства (Быт. 29, 14; Суд. 9, 2; 2 Цар. 5, 1 и др.). Совсем другое дело — выражение «одна плоть», которое не употребляется в Священном Писании иначе, чем по отношению к супругам (Мф. 19, 5. 6; Мк. 10, 8; 1 Кор. 6, 16; Еф. 5, 31). Тем самым, даже на уровне лексики, библейский автор различает два типа единства между мужем и женой.

Но человек выполнил свою задачу только наполовину: разделив, не соединил. Точнее сказать, грех изменил способ осуществления божественного замысла о человеке. Понадобился «кружной путь» человеческой истории к воплощению Христа, который, по словам Максима Исповедника, «соединил человека, таинственным образом устраняя Духом различие мужского и женского пола» (Вопросоответы к Фалассию, 48).

Однако в библейском тексте идет речь не только об отношениях мужчины и женщины. Странным образом на незаходящее солнце Эдема набегает тень будущего падшего мира, в котором человеку, чтобы что-то приобрести, нужно что-то потерять, в котором он, становясь главой семьи, должен убить в себе сына своих родителей, иначе конфликт неизбежен. Да и откуда у первого человека отец и мать?

В Израиле того периода, когда создавалась книга Бытия, брак был патрилокальным (от лат. pater — отец и localis — местный). Мужчина обычно не покидал отеческого дома, но приводил в него жену. Если учитывать исторический контекст, то русский перевод глагола azab в фразе «и оставит человек...» должен быть другим. Скорее тут подойдут слова, указывающие на более глубокий, духовный разрыв между родителями и сыном: Адам «отвергает», «порывает», «отказывается». Довольно странно это звучит в устах еще не согрешившего человека!

Некоторые святоотеческие тексты толкуют эти слова как раз в смысле предвидения будущего падения. Так, например, Иоанн Златоуст утверждает: поскольку Адам до грехопадения был причастен пророческой благодати, ему было открыто, что человеческий род умножится и что будет соитие между супругами. Еще дальше идет сирийский писатель Афраат, который в своих «Доказательствах» интерпретирует эти библейские строки как описание богоотступничества: Адам отвергает Бога-Отца и Святой дух ради того, чтобы соединиться с женщиной. Нельзя сказать, чтобы обе точки зрения — и мягкое бракоборчество Златоуста и монашеский радикализм Афраата — достаточно аргументированы. Златоуст неубедителен, поскольку совершенно непонятно, какой смысл Адаму предвидеть то, к чему он еще непричастен. А позиция сирийского монаха и вовсе является грубой экстраполяцией ситуации падшего мира на жизнь в Эдеме.

Такая трактовка библейского текста представляется тем более сомнительной, что она противоречит толкованию, которое дал в беседе с фарисеями сам Христос. Процитировав текст книги Бытия, он резюмировал: «Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф. 19, 6). Апостол Павел, уподобляя союз Христа и Церкви супружеской близости, вплетает в описание этого союза цитату из книги Бытия, так что место Адама занимает Христос, а Евы — община верующих (Еф. 5, 22-33). Господь и его апостол тем самым указывают, что соединение мужчины и женщины — явление онтологического порядка, а значит сам факт этого соединения не связан с грехопадением, как полагали вышеназванные отцы Церкви (в отличие от латинских авторов, которые в основном буквально следовали апостолу Павлу). Если бы новозаветные тексты использовали строки из Моисеевой книги только в качестве нравоучительной иллюстрации, какова была бы сила этих нравоучений?!

Первые главы книги Бытия — гениальная переработка образов месопотамской мифологии. До нас дошло несколько шумеро-аккадских мифов о творении человека, и в одном из них фигурируют отец и мать человечества — боги Энки и Нинмах. Однако родители они неудачные. Для творения человека они прибегают к помощи третьего существа — более древнего божества, «праматери, прародительницы, всех великих богов... созидательницы» Намму, которая и осуществляет задуманное младшими богами. Энки и Нинмах пытаются повторить сделанное Намму, но у них ничего не получается: они производят ни на что не годных уродов. Таким образом, перед нами те же четыре субъекта, что и в Быт. 2, 24: отец — Энки, мать — Нинмах, человек и некое существо, которое является олицетворением женского начала, «матерью всех живущих» (Быт. 3, 20). Намму является абсолютным источником творения, Ева — проводником божественной воли и как бы символом того, что творение человеческой природы завершено. Поэтому древний читатель, знавший месопотамские мифы, должен был понимать библейский текст следующим образом: человек производства Энки и Нинмах (совершенных богов) ущербен на фоне произведений Намму, Адам в своем замкнутом совершенстве нуждается в том, чтобы стать полноценным человеком благодаря соединению с женой. Предполагающееся соединение мужчины и женщины — также и причастие Божеству. Ведь в Царствии Небесном «будет Бог все во всем» (1 Кор. 15, 28), а значит, весь мир станет едиными дарами Евхаристии.

Некоторые святые отцы полагали, что творение женщины как «соответственного помощника» было необходимо лишь для продолжения рода. Подтверждений этой точки зрения в самом Писании нет. Сотворение жены и заповедь «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею...» (Быт. 1, 28) никак в тексте не связаны, поскольку принадлежат к двум, хотя и взаимодополняющим, но самостоятельным нарративам.

Впрочем, сторонники этой концепции не едины между собой. Если Блаженный Августин утверждал, что умножение человечества должно было происходить привычным для нас путем еще до грехопадения, то, по мнению Григория Нисского (и вслед за ним Максима Исповедника), разделение мужского и женского начал произошло лишь в предвидении отступничества. В раю, говорит Григорий Нисский, человеку был свойствен другой («ангельский») способ размножения, не предполагающий половых различий между индивидуумами. С одной стороны, тезис святого подтверждает ту мысль, что Адам не нуждался в чьей-либо помощи даже для размножения. С другой стороны, объясняя неопровержимый факт наличия разных полов, младший каппадокиец указывает, что это разделение вне перспективы катастрофы не имеет смысла. А если бы грехопадения не было?.. Любопытно, что Григорий Нисский в своем трактате «Об устроении человека» практически не затрагивает вторую главу книги Бытия. И это неудивительно: ей нет места в его концепции. Ведь почти весь этот величественный текст посвящен такому, с его точки зрения, эфемерному и почти презренному предмету, как человеческий пол.

Логика «создадим женщину для размножения» не вполне понятна еще и потому, что целью творческого акта здесь оказывается не конкретный человек, а то, чему этот человек служит причиной. Получается, что цель создания женщины — не она сама, а ее дети. Этот взгляд не вполне соответствует христианскому представлению о том, что Бог имеет промысл о каждом отдельном человеке, а не об идее человечества.

Если разделение полов является изначальным и неотъемлемым свойством человека, то заповедь «плодиться, размножаться, наполнять землю и обладать ею» дана совершенному человеку, не обремененному сексуальным влечением или страстью стяжательства. К чему же эта заповедь призывает? Сам Моисей склоняет нас к тому, чтобы понимать ее буквально, поскольку те же самые слова Господь обращает к Ною и его домочадцам, вышедшим на берег после окончания Потопа (Быт. 9, 1. 7; ср. Книга Юбилеев, 6, 5), и Иакову по возвращении его из Месопотамии (Быт. 28, 3; 35, 11). Те же обетования дает Господь Израилю перед вступлением в Ханаан (Исх. 7, 13) и в период рассеяния (Иер. 23, 3). Во всех этих контекстах заселение земли ставится в прямую зависимость от благочестия слушающего эту заповедь. Речь Господа обращена к точке, которая должна стать вселенной, наполненной Его правдой. И родоначальник послепотопного человечества Ной и Иаков-Израиль, и еврейский народ в самые тяжелые периоды его истории — это зерна того эсхатологического бытия, в котором не будет места языческому беззаконию.

Христианские авторы разнятся в толковании данной фразы. Причем порой одни и те же писатели предлагали противоположные интерпретации. Например, Августин в трактате «О книге Бытия против Мани» говорит о том, что речь в заповеди идет исключительно о духовном возрастании. Но в более позднем сочинении «О граде Божьем» он утверждает, что «плодитесь и размножайтесь...» означает и увеличение числа людей, и нравственное возрастание человечества, приближение его к ангельскому бытию и устранение самой возможности греха. По мнению Мефодия Патарского, который полемизировал с ересью Оригена (вообще отвергавшего телесность райского бытия), заповедь первой книги Моисея относится к телесному, а не только к духовному размножению. Однако тот же Мефодий говорит, что в подлинном смысле слова Господа осуществляются, «когда Церковь со дня на день возрастает в величии, красоте и численности, вследствие союза и общения с Словом» (Пир десяти дев, 8).

В конечном итоге спор (а он не закончен до сих пор) идет не о том, какова ценность нынешних сексуальных отношений перед лицом вечности, а о том является ли брак частью замысла Бога о человеке. Ответ очевиден: да, является. В мире первочеловека духовное не было отделено от телесного. Потому-то заселение земли и обладание ею — вопрос не только пространственного распространения, но и нравственного возрастания. Речь идет о том, что весь мир и все, населяющие его живые существа, входят в область человеческого бытия, очеловечиваются. А поскольку человек — проводник воли Божией, то «завоевание» земли совпадает с Боговоплощением, которое и является подлинной целью соединения мужчины и женщины.