Герой не нашего времени

Говорят, ничто не устаревает быстрее, чем мода. В таком случае, лучший способ сохранить актуальность — не бояться быть старомодным. В Петербурге есть человек, который доказал правоту этого принципа. Это Андрей Решетин — известный барочный скрипач, основатель фестиваля Earlymusic, который в пятнадцатый раз проходит в Петербурге.
Журнал: № 9 (сентябрь) 2012Автор: Екатерина ЮсуповаФотограф: Станислав Марченко Опубликовано: 16 сентября 2012
Говорят, ничто не устаревает быстрее, чем мода. В таком случае, лучший способ сохранить актуальность — не бояться быть старомодным. В Петербурге есть человек, который доказал правоту этого принципа. Это Андрей Решетин — известный барочный скрипач, основатель фестиваля Earlymusic, который в пятнадцатый раз проходит в Петербурге.

В отличие от многих наших музыкальных фестивалей, на Earlymusic звучат вещи совершенно немейнстримовые: например, на одном из фестивалей исполнялся «Борис Годунов» — не шедевр Мусоргского, а опера, написанная в Гамбурге в 1710 году Иоганном Маттезоном, причудливо сочетающая барочную музыку в духе Генделя с сюжетом из русской истории.

В этом году на Earlymusic будут звучать произведения европейского барокко, забытая петербургская придворная музыка XVIII века, инструментальная крестьянская, и даже древняя китайская музыка. Все это совсем не на слуху у современной публики.

Сам Андрей Решетин известен крутыми поворотами своей биографии: он закончил десятилетку при консерватории и консерваторию, играл в «золотом составе» «Аквариума», пробовал себя в роли актера в «Скорбном бесчувствии» Александра Сокурова. В 1990 году он решил посвятить свою жизнь музыкальным древностям, а в 1998‑м стал инициатором Earlymusic — одного из лучших и самых авторитетных европейских фестивалей старинной музыки. А еще Решетин — прихожанин Андреевского собора на Васильевском острове.

— Старинная музыка, которая исполняется на фестивале, — что это такое и «с чем ее едят»? Мы более или менее представляем себе европейскую музыку XVII–XVIII веков, но с русской знакомы меньше…
— Это большая беда нашего времени. Очень часто люди не хотят ничего знать об искусстве этого периода, потому что оно им кажется скучным, вторичным. Но стоит восстановить подлинное звучание музыки или поэзии того времени — они оказываются гораздо интереснее современной.

Не представляя эстетику времени, мы и историю свою видим как в кривом зеркале. Хороший пример — императрица Анна Иоанновна. Когда слушаешь музыку или стихи, которые ей посвящались, невозможно поверить, что речь идет о той неприятной особе, что нарисовали нам историки. Музыкальную жизнь, которая кипела в Петербурге вокруг нее, могла вдохновить только изысканнейшая аристократичная дама.

Ее время — также один из самых удивительных периодов в истории русской литературы. Еще бытовали стихи, созданные при дворе ее деда, Алексея Михайловича, и при дворе Петра I, когда выдающимися русскими поэтами были монахи. Нам трудно представить, но русские литераторы-монахи внесли значительный вклад в общеевропейские художественные процессы. Большинство из них писали с равным успехом на церковно-славянском, латыни и польском. И это было еще до Петра. Но при Анне Иоанновне впервые появились светские литераторы — Антиох Кантемир, Василий Тредиаковский, Михаил Ломоносов.

— Интересно, насколько Петр секуляризовал наше общество…
— Сейчас появилась опасная мода — ругать Петра, Екатерину, обвинять их чуть ли не в безбожии. Если мы дадим себе труд хоть немного познакомиться со строем мысли и чувств этих государей, то легко увидим, насколько глубока их вера по сравнению с верой нынешних их критиков. Воспринимать стремление к европейскому просвещению как уклонение от веры отцов — ошибка. Через образование, искусство они стремились усилить наше православное государство и одновременно обогатить европейский мир нашими духовными сокровищами.

— Для Вас лично вера и культура — это вещи разные или связанные?
— Абсолютно связанные. Например, отсутствие хорошего вкуса часто квасит дух в человеке, и даже может превратить верующего человека в суеверного. Вера в Бога — суть культуры. Дух воплощается в формах. Мир наполнен формами, одна из них — сам человек, вместилище Духа. И человеку дано через формы — они же искусства — славить Бога. Столь высоко предназначение искусств. И это не только музыка, литература, архитектура, живопись, танец... но любая деятельность, соединяющая опыт сердца и опыт делания. Через искусства мы одухотворяем наш мир, наполняем его красотой.

Химеры современного искусства — плод постхристианской цивилизации, потерявшей свои корни, Бога, иерархии и смыслы. Старинная музыка позволяет оглянуться, вернуться, вспомнить.

— Как Вы пришли к вере? Как большинство из нас, Вы выросли в советскую эпоху…
— Думаю, что с тех пор, как Петр решил построить на невских берегах не просто верфь, но «парадиз», с тех пор как он назвал свое творение городом апостола Петра, в Санкт-Петербурге всегда есть место, где хранятся ключи от неба. В самом начале 80‑х я попал на одну питерскую мансарду… В ту пору она была таким местом. Те откровения, которые я там пережил, изменили меня настолько, что, можно сказать, я там заново родился. Даже время там текло иначе. К слову, именно там, в 1982 году, я попробовал впервые надеть на свою скрипку жильные струны — непременный атрибут аутентичного исполнительства. Мансарда принадлежала художнику и философу Борису Аксельроду, Акселю, как мы его называли. В том же 1982 году советская власть выгнала его из страны, мансарду разрушили. Но я уверен, что и сегодня в Санкт-Петербурге есть подобное секретное место.

А я начал со временем заходить в церковь. Ходил нерегулярно, но порой меня туда сильно тянуло. Потом стал все больше задумываться о природе дела, которым занимаюсь (о чем сказал уже выше). Начал учиться до конца выстаивать службу. А потом моя деятельность приобрела такой характер, что я не смог уже полагаться только на свои силы. Делать уже 15 лет такой большой фестиваль безо всякого стабильного финансового «бэкграунда», оставаясь при этом и музыкантом, и исследователем, можно, лишь сильно уповая на Бога. Вот так (в моем случае) верующий человек стал воцерковленным человеком. Сейчас, если я долго не бываю в храме — например, месяц, — чувствую, что опоры жизни рушатся. Стараюсь до такого состояния себя не доводить.

— Отражается ли Ваша личная воцерковленность на Вашей деятельности как руководителя фестиваля Earlymusic?
— У каждого человека, наверное, есть какие-то сокровенные воспоминания, сохранившиеся еще с детства, и они очень важны. Но иногда жизнь складывается так, что мы их забываем. Это как изменить самому себе, это роковая потеря. Так вот, основная тема фестиваля — наша память. Мы стремимся вернуть не только музыку, но, через нее, — что-то очень дорогое для нас, но, увы, забытое. Задача представляется малореальной: ведь та музыка, которую исполняет, например, наш ансамбль «Солисты Екатерины Великой«, не звучала 300 лет, и кажется, что все корни утрачены. Но когда я прихожу в церковь, где служится Литургия Иоанна Златоуста или Василия Великого, то вижу, что корни всегда сохраняются: ведь эти службы были созданы еще в IV веке, а живут до сих пор, и дают нам жизнь сегодня. Это помогает не сдаваться, но искать и искать..

— Часто считают, что именно XVIII век заронил семена атеизма, и тогда же была утрачена наша национальная самобытность…
— Среди мыслителей XVIII века есть такие как Вольтер, но есть и такие как Иоганн Себастиан Бах. Это то, что касается атеизма. Что же до национальной самобытности, посмотрите хотя бы на так называемые русские народные инструменты. Заблуждаются те, кто думает, что балалайка это русский народный инструмент: она пришла к нам из Персии. Гудок (народная скрипка) мало чем отличается от европейского ребека, а рожок очевидно родствен европейским корнетам.

А вообще, инструменты, мелодии, исполнительские навыки — это лишь материал, который кочует из культуры в культуру. Национальное — это невидимая вещь, что-то очень внутреннее, что воздействует на этот «строительный материал». Любая попытка вынести это наружу оказывается невежеством и спекуляцией.

Растрелли — итальянский или русский архитектор? А Михаил Глинка и Дмитрий Бортнянский, которые старались писать, как итальянские композиторы, — они русские или нет? Если задавать эти вопросы, можно дойти до разбирательств, русские ли поэты Пушкин, Бродский, Мандельштам. Этим обычно занимаются люди, которые разрушают культуру, а не создают: следующими в ряду могут оказаться и Иоанн Златоуст с Василием Великим, которых уже вспоминали, и апостолы.

Принятие православия Русью — это колоссальное событие, которое оказало огромное влияние на всю нашу культуру. Она избавилась от узко родового, и пути назад нет. Екатерина II была немецкой принцессой, но русской императрицей, и любой француз, отдававший свою жизнь на Бородинском поле за Россию, был русским офицером. 

Беседовала Екатерина Юсупова

Поделиться

Другие статьи из рубрики "День седьмой"

28 марта, четверг
rss

№ 9 (сентябрь) 2012

Обложка

Тема номера:ВЕРУЮЩИЙ И ТРУД